Секрет каллиграфа

Женщины, не смущаясь, говорили обо всем, и Нуре беседа показалась слишком интимной, чтобы вести ее в присутствии малознакомой женщины. Ни с того ни с сего Бадия вдруг стала расхваливать какого-то богатого и рано овдовевшего каллиграфа, с которым, по-видимому, была хорошо знакома. Мать Нуры поддержала ее, посетовав на то, что покойная жена не оставила ему детей.

— Детей у него нет, и слава богу, — отозвалась пожилая дама. — Но он, конечно, будет рад завести их от молодой супруги с глазами газели.

Тут гостья многозначительно задергала бровями. Нура наконец поняла намек и готова была провалиться на месте от смущения.

Вскоре они с матерью распрощались с дамой и Бадией и собрались уходить. Уже в дверях мать остановилась и наставительно заметила, что Нуре следует хорошенько обдумать то, о чем говорили женщины. На что пожилая дама отреагировала тут же, со всей свойственной ей откровенностью.

— Газель, храни ее Господь от дурного глаза, — вздохнула она, глядя на Нуру. — Слишком худа, но это поправимо, потому что сложена она хорошо и походка ее женственна. У нее теплые и сухие руки и гордый взгляд. Быть может, слишком гордый.

— Конечно-конечно, — закивала Бадия. — Таковы они все, девушки, читающие книги. Но если твой племянник мужчина, он в первую же ночь покажет ей, кто в доме хозяин. А если он этого не сделает, значит так тому и быть. В конце концов, наши с тобой мужья тоже живут неплохо.

Тут обе женщины рассмеялись.

Мать внимательно слушала их разговор. Нуре же стало не по себе, и она хотела одного: домой.

Лишь спустя несколько месяцев девушка узнала, что мать уже на следующий день отправилась взглянуть на жениха. Мастерская каллиграфа располагалась в светлых, богатых комнатах, блиставших мрамором и стеклом и напоминающих интерьеры современного музея. Сук-Саруйя считался одним из престижнейших кварталов города.

Тем не менее мать не могла взять в толк, как этот человек умудряется жить на писанину. Ведь ее муж написал несколько книг и остался беден. Когда она поделилась своими мыслями с Бадией, та заверила ее, что ее супруг ни в какое сравнение не может идти с Хамидом Фарси — одним из лучших каллиграфов в Дамаске и владельцем богатого дома. Бадия даже раздобыла ключи, но мать наотрез отказалась вступать во владения каллиграфа без сопровождения его тети. Наконец они встретились на рынке специй Сук-аль-Бусурия и все вместе отправились в дом Хамида Фарси.

— Настоящий райский уголок, — шептала мать, избавляясь от последних сомнений.

Дом действительно походил на рай, каким его представляли в Дамаске. Вошедший в него с восточной стороны попадал в коридор и в прохладной темноте тут же забывал о пыли, жаре и суете улицы. Где-то посредине коридора с левой стороны была дверь, за которой открывалась просторная кухня, как раз такая, о какой мечтала мать Нуры. Напротив нее находилась каморка, где хранилась старая мебель, посуда, большие кухонные котлы и разные другие предметы, которыми пользовались не чаще одного раза в год. Через этот же коридор можно было выйти во внутренний двор с цветной мраморной плиткой, фонтаном, лимонными, апельсиновыми и абрикосовыми деревьями, кустами роз и вьющегося жасмина. По его периметру располагались разукрашенные ниши и двери, ведущие в роскошные спальни, гостиные и прочие жилые комнаты.

Второй этаж мать Нуры осматривать не стала. Увиденного оказалось достаточно, чтобы сделать необходимые выводы.

Она так и не рассказала о своем визите ни мужу, ни дочери.

Однако с тех самых пор Сахар не сомневалась, что Хамид Фарси может составить счастье Нуры, и осторожно начала убеждать в этом мужа. Позже, после бегства дочери, она утверждала, что жених с самого начала вызывал у нее подозрения. Отец Нуры редко сердился, но, когда жена начинала перевирать события, связанные со сватовством Хамида Фарси, он ругал ее.

А еще через неделю после посещения дома каллиграфа Бадия и Майда пришли к ним на чашечку кофе. Вместе с хозяйкой они сидели у фонтана и рассуждали о том, что все мечты женщины сходятся в одной точке, а именно в желании сделать мужа счастливым. В их устах это звучало как чистой воды лицемерие, потому что ни Сахар, ни Бадия никогда не придерживались этой максимы. С любой другой женщиной отец был бы счастливей — в этом Нура не сомневалась уже в детстве.

Иногда Майда обращалась к ней, и тогда начинался долгий и пустой обмен вежливыми фразами, поддерживать который умела любая дамасская девушка. На прощание тетя Хамида Фарси крепко обняла Нуру и разрешила называть ее просто Майдой. А когда она поцеловала девушку в губы, та удивилась по-настоящему. Не сказать чтобы это было неприятно — дама хорошо пахла и имела красивый рот, — однако девушка сильно смутилась.

— Зачем? — недоумевала она, оставшись с матерью наедине.

— Майда хотела лишний раз убедиться в том, что у тебя ароматное дыхание и аппетитные губы, — сказала мать.

— Но зачем? — удивилась Нура.

— Потому что племянник Майды, известный каллиграф, ищет себе жену, — ответила мать, — и если у нас все получится, ты будешь счастлива.