Не успел он, однако, свернуть с Прямой улицы в переулок загадочной незнакомки, как услышал голос своего дальнего родственника Балаля Аббани. Это был человек недалекого ума, но с длинным языком. Когда-то он попал в аварию и теперь, парализованный, круглые сутки смотрел в окно.
— Кого я вижу! — прохрипел омерзительный голос. — Кузен Назри Аббани! Что ты делаешь в нашем переулке? Или опять обрюхатил кого-то и теперь носишь алименты?
Тут Балаль рассмеялся так грязно, что Назри пожелал ему немедленной смерти.
— Добрый день, — только и ответил он, пробегая мимо окна кузена.
Однако не успел Назри сделать и десяти шагов, как его настигла новая неожиданность. Откуда ни возьмись, появилась сестра одного из его арендаторов и схватила его за локоть. Очевидно, женщина намеревалась поцеловать Назри руку и крикнула во двор дома, который снимал у Аббани ее брат:
— Вот он, наш великодушный хозяин! Выйдите же посмотреть на этого благородного человека!
Аббани вырвался и ускорил шаг, проклиная свое невезение. Он слышал, как женщина сказала проходившей мимо соседке:
— Какой стеснительный! Настоящий Аббани!
А еще через пять метров его окликнул какой-то нищий.
— Господин Аббани? — хрипло прокричал он. — Какая неожиданность!
Пока Назри недоумевал, откуда проходимцу известно его имя, тот вцепился ему в рукав. Аббани стряхнул его, однако был так расстроен, что не только потерял надежду найти дом красавицы, но и всякое понятие о том, где находится и как ему вернуться назад.
«Нет, — подумал он, — этот переулок — минное поле». Сколько еще таких, как кузен, сестра арендатора или этот нищий, готовых втоптать в грязь его репутацию, торчит сейчас под дверьми и окнами? Назри вспомнил историю одного влюбленного, сорок лет выжидавшего случая незаметно сунуть женщине письмо. Когда ему наконец удалось это сделать, у нее было четверо сыновей и двадцать внуков.
«Я не пойду по этому пути», — решил Аббани. Тут он увидел, как мальчишки играют с аккуратно сложенными «ласточками» рядом с мечетью Омейядов, и в голову ему пришла необычная идея: «Почему бы мне не сложить из бумаги птицу и не пустить ее вместе с письмом со своей мансарды в ее двор?»
Прием у окулиста занял не много времени. Осмотрев за пять минут больной глаз, доктор Фарах успокоил Аббани и его супругу, назначил препарат и выписал чек на тридцать лир.
— Как дорого! — возмутилась Ламия за дверью кабинета.
Назри показал на висевший на стене рекламный щит, где были выставлены сертификаты из больниц Нью-Йорка, Лондона, Лиона, Мадрида и Франкфурта как свидетельства высокой квалификации Фараха.
— Кто-то должен оплачивать путешествия в эти прекрасные страны, — заметил он.
Вернувшись в дом Ламии, Назри принялся складывать «ласточек» и пускать их с балкона второго этажа. Четыре старшие дочери радостно прыгали вокруг него, две младшие тыкали пальцами в бумажных птиц, которые стремительно пикировали или рисовали в воздухе изящные петли, чтобы застрять потом в кроне какого-нибудь садового дерева или просто приземлиться «на брюхо», как самолеты в аварийных случаях.
Наблюдая за ними, Назри сделал вывод о ненадежности «ласточек». Некоторые из них, подхваченные порывом ветра, улетали даже в соседский двор. У Аббани дыхание перехватило от гнева, когда он подумал о том, что послание может получить соседка прекрасной незнакомки и прочитать его кузену Балалю.
«Что с ним?» — недоумевала Ламия.
Никогда прежде она не видела, чтобы Назри так играл с дочерьми. Тем более в такой холодный, хотя и солнечный, декабрьский день.
Наконец третья по старшинству девочка, Самира, которой надоело складывать «ласточек», решила сделать проще: она три раза свернула листок, так что он стал похож на линейку, а потом еще раз согнула его посередине буквой «V» и бросила вниз. Листок опускался медленно, кружась в воздухе подобно пропеллеру вертолета, пока не приземлился недалеко от балкона. Назри был в восторге.
— Вот оно! — закричал он.
После чего сложил из бумаги такую же фигуру, утяжелив ее по центру монетой, которую закрепил небольшим количеством клея. На этот раз «вертолет» пошел вниз строго вертикально и сел точно под балконом.
24
Через неделю после подписания договора в самой большой комнате здания новой школы собралось около сорока мужчин. Поскольку ни столов, ни стульев в помещении еще не было, Хамид позаботился о том, чтобы пол застелили коврами. Расположившись на них и попивая чай, гости слушали доклад председателя собрания Хамида Фарси, которого они называли Великим магистром. Он по пунктам объяснял важнейшие принципы организации обучения и говорил уверенно, как генерал перед хорошо спланированной битвой. За его спиной на стене был прикреплен набросок вывески, пока еще на бумаге: «Школа каллиграфии имени Ибн Муклы».