Секрет каллиграфа

Теперь они уже не держались за руки, потому что Тамиму надо было нести и корзину, и эскимо. От удовольствия он громко причмокивал, и Нуре захотелось высмеять его. Вскоре на рынке стало так многолюдно, что они разделились и были вынуждены пробираться друг к другу сквозь толпу. Рядом запел слепой нищий, и девочка заслушалась. Она спросила себя, почему у слепцов такие красивые голоса, и тут снова почувствовала свою ладонь в руке Тамима. Нура еще не съела и половины мороженого, а он уже управился! Она повернулась и встретила его улыбку.

— Спокойно, я твой брат, — напомнил он.

У входа на рынок мальчик взял ее за обе руки, и они остановились. Глядя Тамиму в глаза, Нура почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Он привлек ее к себе.

— Брату положено целовать сестру на прощание, — сказал он, прикасаясь губами к ее щеке. — Когда я стану капитаном, обязательно заберу тебя отсюда.

С этими словами Тамим быстро исчез в толпе, словно застыдившись слез, которые текли по его лицу. А месяц спустя на коленях в углу мебельной мастерской стоял уже другой мальчик.

— А где… — Нура прикусила язык, не решаясь произнести имя, которое целый месяц шептала ночами в подушку.

— Ах тот! — догадался мастер. — Он убежал от меня, а несколько дней назад передал своим родителям, что нанялся на греческое грузовое судно. Сумасшедший мальчик!

В ту ночь Нуре вызвали врача. Ее лихорадило еще целую неделю.

А через два года после бегства Нуры к ним в дом постучался видный мужчина в форме. Капитан дальнего плавания, как говорил потом отец. Мать Нуры лежала тогда в больнице с аппендицитом.

Услышав о бегстве Нуры, мужчина улыбнулся и крепко пожал шейху руку.

— Она всегда тосковала по морским просторам, — сказал он.

Эти слова так запали отцу в душу, что он, к большому огорчению матери, часто потом повторял их, даже на смертном одре.

Но это случилось лишь спустя несколько десятилетий.

6

Когда Салман после многодневного отсутствия появился на занятиях, никто не спросил, где он был. Из сотни учеников и пяти учителей школы лишь один встретил его радостной улыбкой: Беньямин, сосед по парте. Вернувшись домой, Салман застал мать за уборкой их убежища. Напрягаясь из последних сил, Мариам приводила помещение в порядок. Она чистила, мыла, выносила мусор во внутренний двор и складывала его в здании бывшей ткацкой мастерской.

С утра Мариам приготовила еду для мужа, а затем снова вернулась в свое укрытие. От Шимона она узнала, что может прятаться в нем спокойно по крайней мере несколько лет. Наследники ткача судятся друг с другом. Выяснилось, что этот домишко из-за своей близости к исторической церкви Булос стоит немалых денег.

Мариам быстро перестала плакать, и вскоре в комнатах запахло не плесенью, а луком и тимьяном. Электричества не было, но пламя свечей разгоняло и мрак, и холод. Даже туалет и ванна работали: за разбирательствами и спорами наследники забыли отключить в доме воду.

Вскоре мать и сын стали смеяться, представляя, какую глупую физиономию скорчит отец, когда вечером ему, пьяному, некого будет побить.

Однако счастье бедняков мимолетно.

Как-то ночью отец Салмана появился в доме покойного ткача. Пламя свечей задрожало при его появлении, поэтому тень на стене заплясала и задергалась. Все его тело насквозь было пропитано араком. Почувствовав знакомый запах разложения и смерти, Салман затаил дыхание.

Позже Салман узнал от Сары, что Самира, жена бензозаправщика Юсуфа, чей дом находился между курятником и квартирой пекаря Бараката в другом конце Двора милосердия, выдала отцу тайну их убежища за одну лиру. Из своего окна Самира видела все, что происходит в восьми квартирах, двух туалетах, двух сараях и одном курятнике Двора милосердия. Салман так и не смог простить ей предательства. С тех пор он никогда больше не произносил в разговоре имени Самиры, заменяя его словом «доносчица».

В ту ночь отец Салмана, схватив жену за волосы, поволок ее вниз по лестнице и дальше, на улицу, и если бы не Шимон с Камилем, преградившие ему путь, дотащил бы несчастную женщину до самого Двора милосердия. Мужчины вызволили Мариам из его цепких рук. И пока Шимон помогал ей встать на ноги, полицейский Камиль урезонивал разбушевавшегося пьяницу.

— Будь умником, не принуждай меня надевать форму, — говорил он, толкая отца в сторону Двора милосердия. — Ты знаешь, куда я тебя отведу в этом случае.

Глядя из окна на залитое слезами лицо родителя, Салман больше всего на свете боялся, что завтра тот вернется уже за ним и за волосы потащит домой. А потом, успокоившись, мальчик захотел одного: к матери. Но в этот момент на первом этаже раздался лай, перешедший затем в скулеж и повизгивание, как будто собака чего-то сильно испугалась или хотела есть.