Ребекка пересаживается на краешек кровати и обнимает ее. Они сидят рядом, прижавшись друг к другу, и молчат. Внучка пытается осознать услышанное: что молодой итальянец с фотокарточки – ее дед, а мать, как и она сама, пережила трудное детство.
– Значит, мамины подростковые годы были непростыми?
– Да. Наш брак со временем начал отравлять нам жизнь. Аксель не был дурным человеком, но мы плохо подходили друг другу. И он никогда не проявлял интереса к Камилле. Мы существовали будто в разных измерениях. Жили под одной крышей, но практически не разговаривали. Я долгое время считала, что это мое наказание. В то время беременность юной незамужней девушки считалась страшным позором. Мать даже предлагала мне уехать, родить ребенка в приюте для незамужних матерей и отдать в приемную семью. Но я не могла пойти на такое. Камилла была единственным, что осталось у меня от Лýки, и я думала, что, если только Аксель примет ребенка за своего и мы будем внешне производить впечатление счастливой семьи, все будет в порядке. Лишь когда Камилла выросла и уехала он нас, меня перестало беспокоить мнение других людей, и я решилась расстаться с мужем. Рассказала дочери о Лýке, попросила развода, вернула себе девичью фамилию и купила на свои сбережения дом в Бьёркбаккене. Он стал моим пристанищем.
– Вот почему вам с мамой ничего не досталось после смерти деда?
– Полагаю, да. Аксель хотел, чтобы все средства, что он заработал благодаря «Электротоварам Рунстрёма», перешли к его настоящей семье. Перед смертью он даже переписал на брата наш дом в Хельсингборге, – ровным голосом говорит она, гладя Ребекку по щеке. – Прошу прощения за сюрприз. Такое непросто воспринять без подготовки.
Ребекка кивает, успокаивая бабушку. Она всегда знала: не все в порядке с ее семьей, чувствовала, как что-то саднит, поэтому в каком-то смысле рада, что кусочки жизненного пазла наконец-то сложились в цельную картину.
За окном темные тучи начинают рассеиваться, и сквозь дымку проглядывают солнечные лучи. Так многое перевернулось в сознании за последние сутки, что голова идет кругом. Сидя на бабушкиной больничной кровати, Ребекка откидывается назад и думает о матери. Она всегда замечала, что мать и бабушка не слишком близки, но почему-то принимала это на свой счет. Ей казалось, что разлад между ними начался, когда она переехала от матери в Бьёркбаккен. Теперь ясно: Ребекка заблуждалась. Дух захватывает от понимания того, что разногласия между бабушкой и матерью никак не связаны с ней.
Глава 30
Ребекка едва успевает выйти из машины в Бьёркбаккене, когда раздается звонок. На экране высвечивается незнакомый номер, и она настороженно отвечает:
– Ребекка, слушаю.
– Здравствуйте, Ребекка. Меня зовут Марта Сингер, ваш номер мне передал Карл Перссон.
Проходит пара секунд прежде, чем она понимает, о ком идет речь, но потом вспоминает, что это местный историк, получивший ее письмо.
– Да, здравствуйте.
– Надеюсь, не отвлекаю. Если я правильно поняла, ваша бабушка дружила с Лýкой Кавалли. Мне известно о нем много интересного.
– Очень хорошо, – отвечает Ребекка, упершись взглядом в крышу бабушкиного дома. Кто-то натянул брезент над тем местом, где она протекает.
– Буду рада рассказать при встрече. Как у вас сегодня со временем? – спрашивает Марта. – Я могла бы заехать. Вы же в Бьёркбаккене живете?
– Да, правильно, – отвечает Ребекка, отпирая дверь.
– Хорошо, тогда скоро буду.
– Договорились.
Повесив трубку, Ребекка удивленно осматривается по сторонам. Кто-то убрал старые газеты и грязное покрытие из пластика. Теперь в прихожей виден тот же дощатый пол, что и во всем доме. В одном углу стоит и жужжит огромный белый аппарат, а в другом кто-то поставил банку с краской для наружных работ.
Ребекка проходит в кухню, где на стуле, свернувшись калачиком, спит Скарлетт. На столе лежит записка. Арвид пишет, что обследовал крышу и сможет починить ее, как только просохнет древесина. В конце просит не выключать осушитель воздуха.
Поставив кофеварку, Ребекка собралась переодеться, но в этот момент в дверь постучали. Выглянув в окно, видит ярко одетую кудрявую женщину. Неужели Марта приехала так быстро?
Ребекка отворяет дверь, женщина расплывается в широкой улыбке.
– Ребекка! – восклицает она так, будто они старые подруги, которые очень давно не виделись.
– Марта?
Женщина кивает.
– Можно войти? – энергично продолжает она.
Ребекка проводит гостью в кухню, ставит кофейные чашки и блюдо с печеньем.
– Какой уютный дом! В таком хорошо живется, не сомневаюсь.
– На самом деле это не мой дом, бабушкин. Я присматриваю за ним, пока она лежит в больнице.
– Ой, надеюсь, ничего серьезного?
– Она идет на поправку, – отвечает Ребекка, разливая кофе. – Значит, вам есть что рассказать о Лýке?
Марта открывает рюкзак и достает толстенную папку, перетянутую резинкой.
– Еще как, – радостно откликается она. – Не знаю, что вам известно о его деятельности, но Лýка внес заметный вклад в движение Сопротивления.
– Да, я слышала, что он помог одной еврейской семье переправиться через пролив.