– Я во многом виноват. Надо было смелее корежить, а я так все боялся господина Лермонтова обидеть – и вышло наоборот.
– Надо смелее отказываться от своих привычек, представлений.
– В каком смысле?
– Например – сделали сцену, посмотрели, так-сяк – не вышло. Надо понять, почему не вышло, и смелее все перекраивать. Тысячу раз переделать – но не выпускать продукцию среднего качества. Нету времени работать плохо… Каждую работу надо работать, как главную и последнюю в твоей жизни. Не зря старик четырнадцать раз переписывал.
Высоцкий: Николай Робертыч! А вы пьесу пишете?
Эрдман: Вам скажи, а вы кому-нибудь доложите. А вы песни пишете?
Высоцкий: Пишу. На магнитофон.
Эрдман: А я на века. Кто на чем. Я как-то по телевизору смотрел, песни пели. Слышу – одна, думаю: это, должно быть, ваша. И угадал. В конце объявили автора. Это большое дело. Вас уже можно узнать по двум строчкам, это хорошо.
– Говорят, скоро «Самоубийца» будет напечатан.
– Да, говорят. Я уже гранки в руках держал. После юбилея[33]
разве… А он, говорят, 10 лет будет праздноваться, вот как говорят. Ну, посмотрим… Дети спросят.Я подхожу к театру всегда со стороны зрительского входа. Мне нравится постоянная кучка зрителей, в большинстве женского, молодого состояния… Они не теряют время, читают учебники, целыми днями простаивают за бронью… Они любят нас, узнают, перешептываются, покупают цветы. Это какая-то другая, почти штатная в своей постоянности часть нашего театра.
Показывали Петровичу самостоятельную работу по «Пугачеву». Орали все как зарезанные, бились, исходили жилами, а неволнительно. Кое-кто кое-где прорывался вдруг… но всё как-то неорганизованно, беспомощно. Как же надо точно работать, точно продумать до взгляда, до жеста руки, чтобы не выглядеть жалким.
Уходит Калягин в Ермоловский. Жалко очень. Актер он замечательный, хоть и чуждой мне манеры, индивидуальности. Сытый, точный, виртуозный – райкинизм, масочность.
Без страсти, без тоски по звезде, без жажды крови раз напиться, не могу найти, как сказать, но без чего-то такого… мировой скорби, что ли, черт его знает.
Элла нечаянно обронила, что я буду играть Раскольникова: «Юра Карякин[34]
так хочет». Как можно такие вещи говорить актеру без предварительной подготовки, эдак и помереть невзначай можно. Я не верю пока, но одно то, что кто-то хочет и видит во мне Раскольникова, вселяет в мою душу радость, трепет и сомнения, я выше ростом стал, увереннее и богаче. Ведь я думал о Раскольникове, я спрашивал год назад Веньку, могу ли я сыграть Раскольникова, никогда и не подозревал, что такая возможность появится. Это неожиданно, и я боюсь.Любимов: «Я и другие умные люди считают поэму «Пугачев» лучшим, что сделал Есенин».
Обаятельный он мужик, сделал он из нас политиков.
С утра – собрание. Втык Любимова за уход Калягину, пантомимистам.
– Арестован счет в банке.
– Нам никто копейки не даст.
– Если бы не «10 дней», нас закрыли бы.
– Рассчитались с долгами и должны хоть какую-то прибыль давать.
– Не такие артисты – тигры, которые собственной матери глотку перегрызут за роль, уходили в другой театр, и он их сламывал.
Заведующий труппой пишет слово за словом главного.
Магнитофона пока нет, но это от незнания скорей, чем от бедности. Пожилые актеры трясут головами утвердительно… – рефлекс, выработанный годами послушания. Молодые прячут глаза, мало ли что, на всякий случай не лезть на рожон.
Погоня за письменным столом – пока не догнал. Час поспал, готовлюсь бежать на ночные «Антимиры».
Приятное сознание сделанного после «Стариков», почти год ничего готового, хотя названий, папок, «Чайников» – дело сделанное.
Завтра должна состояться первая, подготовительная репетиция «Кузькина» с Любимовым.