Секрет падчерицы

Эрл Стенли ГАРДНЕР

СЕКРЕТ ПАДЧЕРИЦЫ

1

В десять сорок пять утра Делла Стрит с беспокойством взглянула на часы. Перри Мейсон перестал диктовать и с улыбкой спросил:

– Ты что-то сильно нервничаешь, Делла.

– Никак не могу успокоиться, – призналась она. – Подумать только, звонил сам мистер Бэнкрофт и просил принять его как можно скорее! А его голос?! Как он звучал по телефону!

– Ты ему сказала, что он будет принят в одиннадцать часов?

– Да, – ответила она, утвердительно кивнув головой. – Он сказал, что будет выжимать из машины все, чтобы добраться вовремя.

– Что ж. Значит, Харлоу Биссинджер Бэнкрофт будет здесь ровно в одиннадцать. Он не кидает слов на ветер и умеет ценить время. Каждая минута у него на счету. Только так он и ведет свои дела.

– Не понимаю, – в задумчивости произнесла Делла, – что ему нужно от адвоката по уголовным делам? Говорят, у него больше корпораций, чем у собаки блох. Целая армия адвокатов занимается только его делами. Лишь в одном отделе налогов – семь юристов.

Мейсон взглянул на часы.

– Потерпи еще немного, и мы все узнаем. Только я...

Резкий телефонный звонок прервал его.

Делла Стрит схватила трубку и ответила:

– Да, Герти... минутку... – Затем, прикрыв микрофон рукой, обратилась к Мейсону: – Мистер Бэнкрофт уже здесь. Говорит, что смог добраться раньше и подождет до одиннадцати, если вы сейчас заняты, но он очень спешит.

– Видимо, – заметил Мейсон, – дело куда более срочное, чем я предполагал. Хорошо, пригласи его, Делла.

Делла Стрит взяла блокнот для записей, вскочила и вышла в приемную. Вскоре она возвратилась с человеком лет пятидесяти. У него были коротко подстриженные пепельные усы, подчеркивавшие решительность рта, серо-стального цвета глаза и манеры человека, сознающего свое положение в обществе.

– Добрый день, мистер Мейсон, – сказал Бэнкрофт. – Благодарю вас за то, что так быстро приняли меня.

Он повернулся и недоверчиво взглянул на Деллу.

– Мисс Стрит – моя доверенная секретарша, – пояснил Мейсон. – Она присутствует при всех моих разговорах и делает пометки.

– Но это чрезвычайно конфиденциальное дело, – возразил Бэнкрофт.

– Она умеет хранить секреты. Ей известны все дела, которые я вел.

Бэнкрофт сел. Неожиданно чувство решительности и уверенности в нем исчезло. Он как-то сник.

– Мистер Мейсон, – наконец сказал посетитель, – я на краю пропасти. Все, ради чего я работал всю свою жизнь, все, что построил, рушится как карточный домик.

– Успокойтесь, – прервал его Мейсон. – Наверняка, все не так уж серьезно. Расскажите мне, что вас беспокоит, а там посмотрим, что можно сделать.

Бэнкрофт протянул вперед свои руки.

– Вы видите их? – спросил он трагическим голосом.

Мейсон утвердительно кивнул головой.

– Все в своей жизни я построил вот этими руками, – продолжал Бэнкрофт. – Они были моей единственной поддержкой. Я работал как вол. Боролся, чтобы идти вперед. Влезал в долги, пока не чувствовал, что больше не могу их выплачивать, что не в состоянии достичь финансового благополучия. Я сидел затаившись, когда казалось, что империя моя вот-вот рухнет. Я пробивался сквозь ряды неприятелей, вставал лицом к лицу с ними, не имея ни единого козыря в руках, одну лишь способность хитростью обойти их. Я играл, и ставкой было мое состояние. Я все покупал, в то время как все в панике все продавали. И вот теперь эти самые руки несут мне гибель.

– Почему?

– Все дело в отпечатках пальцев.

– Продолжайте, – проговорил Мейсон, сощурив глаза.

– Если можно так сказать, я создал себя сам. Я сбежал из дома, когда меня там почти ничто не удерживало. Я попал в довольно дурную компанию и узнал много такого, чего не следовало бы знать. Я узнал, как обрезать провод зажигания в машинах, как зарабатывать на жизнь в темных аллеях. Короче говоря, я научился воровать: шляпы, одежду и автомобили. В конце концов меня поймали и отправили в исправительный дом. Это, возможно, лучшее, что было в моей жизни. Оказавшись там, я затаил злобу против общества. Я полагал, что попался по неосторожности, поэтому на будущее решил быть хитрее и продолжать свои сомнительные дела с учетом прежних промахов. В этой тюрьме был капеллан, который заинтересовался мною. Я не скажу, что он приобщил меня к религии, пожалуй, даже нет. Он просто дал мне чувство веры в себя и своих товарищей, в божественное строение Вселенной. Он разъяснил мне, что жизнь настолько сложна, что человеку, как известно, понадобилось немало усилий, чтобы объяснить ее появление; что стремление птенцов вылупиться из яйца и, едва оперившись, вскарабкаться на край гнезда с желанием взлететь – не просто инстинкт, как мы его называем, а отражение божественного плана, средство связи творца с живыми существами. Он советовал мне прислушиваться к собственным инстинктам, не к эгоистическим желаниям, а к чувствах пробуждавшимся во мне, когда, умышленно не замечая ничего вокруг, я был в полной гармонии со всем миром. Он призывал меня в одиночестве ночи преклоняться перед великим сердцем Вселенной.

– И вы это делали? – спросил Мейсон.