Секрет Сабины Шпильрайн

Я наскоро выбрала кремовое пальто из верблюжьей шерсти с длинным воротником, который можно было бантом завязать на горле. Хоть Марина была выше меня, пальто сидело на мне отлично, его чрезмерная длина только подчеркивала нашу с ним элегантность. Покончив с пальто, мы зашли в детскую гардеробную. Я знала, что у Марата две дочери, но и представить себе не могла, какое количество нарядных вещей хранится в их шкафах.

Я стала рыться в куче небрежно сваленных в угол сапог и ботинок, считая, что ботинки лучше всего подходят к сегодняшней московской погоде. Я нашла несколько славных ботиночек разных моделей, но не сумела найти пару ни к одному из них. «Может, она правые и левые держит порознь?» – спросила я у Кати. «Да она просто когда снимает их, швыряет куда попадя», - засмеялась Катя. Наконец я откопала пару розовых сапожек на толстых пробковых платформах, и с замиранием сердца стала их примерять. На мое счастье они подошли мне точно, и когда в этом прикиде я выбежала в столовую, все так и ахнули. Я тоже ахнула: Лину и Марата я уже видела в их теплой одежде, но Феликс! – стоящий рядом с ними Феликс в приталенном полупальто Марата смотрелся как модельер фирмы Армани. Я отметила, что Марат тоже это заметил, и чертыхнулась сквозь зубы – нам не хватало только ревности Марата!

Печальная комнатушка Васьки выглядела еще печальней, чем вчера: опустевшее кресло на колесиках стояло, уткнувшись лицом в угол, а на диванчике, накрытое белой простыней, лежало бесплотное тело Васьки. «Он попросил меня уйти ночевать к себе, – рассказала Маша, - у меня в соседнем доме есть своя квартирка, такая же, как эта. Я ушла, а он разрезал альбом на мелкие кусочки, сложил в большой таз, в котором я ему ноги парю, и поджег. Я думаю, он дождался, пока все сгорело дотла, а потом взял свой шприц и вкатил себе десятикратную дозу инсулина. Мне ни слова, а вам записку оставил».

Она протянула нам письмо, сложенное треугольником, как складывали письма с фронта во время войны. «Друзьям Сабины Николаевны, - написал Васька. - Спасибо за альбом. Я понял, что прошел весь свой бесполезный жизненный круг, и пора уходить. Васька Пикассо». Лина поцеловала Машу и обе заплакали.

Марат предусмотрительно взял с собой секретаршу, которая с профессиональной сноровкой организовала похороны на завтра на час дня. Прощаясь с Машей, он пообещал организовать обмен двух жалких Машиных квартирок на одну приличную и выдал ей изрядную сумму на оплату похорон. При всех его недостатках, скупым он не был никогда.

Утром он заехал за нами в пол-двенадцатого и спросил, как бы невзначай, правда ли, что мы все улетаем из Москвы сегодня вечером. За суетой этих дней я бы совсем об этом забыла, но утром портье напомнил нам, что пора расплатиться и забрать вещи из номера. «Вот и прекрасно, - сказал Марат, - кладите вещи ко мне в багажник. После похорон поедем ко мне обедать, а потом я вас всех отвезу в аэропорт вместе с мамой».

Что-то кольнуло меня в его чрезмерной щедрости, но поездка на кладбище отбивает все праздные мысли. Похороны были нищие и печальные – кроме нас и Маши пришли еще два старика, один глухой, другой хромой. Небольшой похоронный венок, извлеченный Маратом из багажника, немного подсластил пилюлю, и через полчаса мы опять ехали в имение Марата. Лина молчала, съежившись под своим тулупом, и мы все тоже молчали – как-то трудно было говорить о житейском после пережитой нами трагедии.

Обед был сервирован еще шикарней, чем ланч, и, несмотря на общую печаль, после долгого стояния на кладбище все были очень голодные. Немного выпив и утолив голод мы начали отогреваться и обсуждать детали нашего отъезда: мы с Линой улетали в Новосибирск в семь тридцать, Феликс в Берлин в без четверти десять.

“Все отлично, - сказал Марат будничным тоном, - только никуда вы не улетите. Я принял решение оставить вас тут на месяц, чтобы вы всеобщими усилиями записали таинственную биографию моей матери. Я уже официально оформил мамин и Лилькин месячный отпуск без сохранения содержания, вашу зарплату за этот месяц заплачу вам я”.

“Ты шутишь?” – спросила я, почти уверенная в том, что он не шутит. “Какие к черту шутки! Это очень серьезно, серьезней быть не может”. – “А что ты пообещал ректору?” – спросила Лина. “Я обещал ему отремонтировать корпус высоких энергий”. – “Откуда ты знал, что он нуждается в ремонте?” – “Я заметил это, когда прошлым летом приезжал тебя проведать”. – “Хорошо, а зачем тебе нужно нас задерживать здесь?” – “Я знаю, что мама не способна написать книгу, но с Лилькиной помощью она это сделает. И я, наконец, узнаю, какую вторую – нет, первую - жизнь она прожила до моего рождения! И почему она ее скрывала? И почему она Викторовна, хоть в паспорте у нее записано: имя отца – Алексей? И какую роль играла в этом кроссворде загадочная Сабина Николаевна?”