Секрет Сабины Шпильрайн

После этих слов он ослабил свою хватку, так что я смогла вырваться и убежать. Подбегая к коттеджу, я увидела две приближающиеся ко мне фигуры – слева Лину в тулупе, справа Феликса в махровом халате, наброшенном поверх теннисного костюма. «Где ты была?» - закричали оба хором, но независимо, так как их скрывали друг от друга усыпанные снегом ели. Я к этому вопросу была не готова, у меня не было никакого приличного объяснения – ведь никто из них не должен был знать, что я ходила на тайное свидание с Маратом. Поэтому я выбрала единственно возможный в моем положении ответ – сильно разогнавшись, я поскользнулась и очень больно влетела в колючий придорожный куст.

Дальше все пошло, как положено: меня с трудом вытащили из цепких объятий куста и, забыв про вопросы, повели домой умываться и мазать царапины йодом. Пока я приводила себя в порядок, привезли обед, и мы дружной троицей принялись поглощать удивительные кулинарные измышления здешнего повара – Марат уверял, что его повар – лучший в Москве и в окрестностях. Не успели мы завершить этот праздник чревоугодия, как дверь отворилась и впустила в столовую самого Марата, который держал в руке нечто ослепительное, завернутое в прозрачный пластик.

“Мамуль”, - сказал он и Лина вздрогнула: наверно, так он называл ее в детстве. “Мне только что прислали два билета в театр Додина – они сейчас на гастролях в Москве, и билеты нужно было покупать за полгода, а я, занятый делами, не купил. Но нашлись подхалимы, которые пожертвовали мне свои билеты, – а может, они вовремя купили с запасом. Это не важно, важно, что билеты у меня, а Марина нацелилась идти на показ французской моды, что для нее важней любого театра. И я пришел пригласить тебя пойти со мной – говорят, что это вершина современного искусства. Помнишь, как ты водила меня в театр в детстве? Я, правда, всегда сопротивлялся, но ты, я надеюсь, не будешь?»

Потрясенная Лина затрясла головой: не буду, мол, не буду. А Марат продолжал: «Но я подумал, что у тебя нет платья для такого светского сабантуя. И я осмелился взять одно из твоих платьев и послать Сусанну в лучший магазин – их названия не удерживаются в моей голове, - чтобы она купила там для тебя театральное платье». Он сорвал пластик с того ослепительного, что держал в руке,и протянул его Лине. Я громко ахнула – это было королевское платье, в котором синий, красный и серебряный переливались и сплетались в изысканном рисунке.

Лина встала из-за стола и, прижав платье к сердцу, пролепетала: «Спасибо, мой мальчик. Можно, я пойду примерю платье?» И она, совсем как девочка, выбежала в ванную. Через минуту она вернулась преображенная: она распустила затянутые узлом волосы, освобождаясь от своего строгого профессорского облика. Перед нами стояла изящная молодая женщина, серебро ее волос только подчеркивало элегантность серебра в ткани платья.

Первым пришел в себя Феликс – он упал перед ней на колени и произнес: «Велите казнить меня за дерзость, ваша светлость, но я должен поцеловать вам руку». И поцеловал. Все весело засмеялись и засуетились – в театр нужно было выезжать через час, и нужно было привести Лину в соответствие с платьем. Уходя, Марат предупредил: «Не волнуйтесь, если мы вернемся поздно. После спектакля мы закатимся в кабак».

Лина действительно вернулась поздно, далеко заполночь. Феликс не дождался и заснул, а я никак не могла, как говорится, смежить веки – меня грызло беспокойство. Я была уверена, что вся эта комедия – билеты в театр и роскошное платье, - всего лишь часть какого-то хитрого плана. Но не могла догадаться, какого.

Лина вошла тихо-тихо, опасаясь нас разбудить, и я сначала сомневалась, выйти к ней или притвориться спящей, но все же не выдержала и вышла.

Она сидела на кровати в своей спальне и плакала. Вот тебе и на! Он же обещал праздник! «Какая же я была эгоистка! – прорыдала Лина. – Я вообразила, что первая часть моей жизни принадлежит только мне, не подозревая, что она убила во мне все эмоции, положенные другим, близким мне людям. Я не то, чтобы не любила своего сына, я просто не хотела поделиться с ним ничем, что было для меня важно. И он жил рядом со мной, всегда отверженный, всегда отгороженный глухой стеной моего эгоизма. Но я исправлю это, я заставлю себя вернуться туда, куда поклялась никогда не возвращаться».

Из нашей спальни выполз разбуженный шумом Феликс. Послушав минутку монолог Лины, он решительно вытащил из буфета бутылку коньяка, к которому никогда не прикасался. “Хватит лить слезы! – объявил он. – Давайте лучше выпьем за возвращение блудной матери!” Лина засмеялась, утерла слезы, мы выпили по рюмке и отправились спать.

Уже засыпая, я думала о змеиной хитрости Марата, разработавшего сентиментальную сказку, способную сломить сопротивление Лины. И вдруг меня пронзила мысль: а что, если его жалоба вовсе не хитрость, а истинная правда, и он все детство страдал от равнодушия матери? Ведь я хорошо изучила Лину и знала ее удивительную способность, сосредоточившись на чем-либо одном, полностью пренебрегать всем остальным.