Секрет Сабины Шпильрайн

Мне, конечно, мог бы помочь Феликс – ведь он вырос в Германии и худо-бедно разбирался в практической жизни, несмотря на то, что он был научный червь и вряд ли знал, когда уместно надевать вечернее платье. Но главное, у него не было ни малейшего желания участвовать в этом проклятом обустройстве. Похоже, я упустила какой-то важный момент, когда отпустила его в Цюрих одного на несколько месяцев: теперь я беспомощно попадала из одной ловушки в другую, а он к моему приезду освоился здесь, как рыба в воде. Он нисколько мне не сочувствовал, мои жалобы и слезы его только раздражали. Я была так уверена в его любви, мне и в голову не пришло, что самая горячая любовь может остыть, если ее не подогревать. Впрочем, и любовная наша жизнь в этом проклятом Цюрихе как-то разладилась. То ли я была слишком погружена в депрессию, то ли Феликс был слишком озабочен своим положением в университете – его приняли только на годичный испытательный срок. Он должен был прочесть три лекции и провести два семинара в неделю, не говоря уже о научных статьях, которые он обязан был отправлять в престижные журналы каждые несколько месяцев. Кто знает, может и он иногда тосковал по спокойной, хоть и не такой комфортабельной житухе сибирского академгородка.

Я не забыла, что он готов был уехать из России даже без меня. Но я списала это на недостатки России, а не на охлаждение нашей любви. И вдруг меня словно молнией ударило: все это из-за Марата! Я сама своим двоедушием накликала эту беду! Я собрала в кулак все свои огорчения и постаралась быть хорошей женой: каждый день я встречала его счастливой улыбкой и вкусным обедом – видит Бог, кулинарное искусство давалось мне нелегко. Бог это видел, а Феликс нет – он принимал мой образ жизни как должное. Он был так озабочен собой, что забыл, как мы провели счастливые три года, увлеченные своей работой. Ему по-прежнему казалось, что мои дни так же полны, как его.

Я старалась придумать что-нибудь, чтобы себя утешить. Я вспомнила, как с детства мечтала о настенных часах с кукушкой. В Цюрихе был целый квартал магазинчиков, где продавались бесчисленные вариации часов с кукушкой. Туда я и отправилась однажды утром, отведя Сабинку в детский сад. Выбирала я долго, потому что выбор был слишком большой. Наконец, я купила какие-то часы, возможно не самые лучшие, но достаточно забавные: каждый час кукушка выскакивала из своего дупла и отплясывала чечетку под аккомпанимент собственного кукования. Не дожидаясь прихода Феликса я сама повесила часы в гостиной на заранее выбранном для них месте.

Придя домой и увидев новые часы, Феликс пожал плечами и предрек, что скоро я об этом приобретении пожалею. «Что бы я ни сделала, все ему теперь не так», - с горечью не поверила я. Но к одиннадцати часам вечера я стала задумываться о пользе своей новой покупки: кукушка отбивала чечетку каждый час. К двенадцати я пришла в отчаяние: только-только я задремала, кукушка выскочила из своего дупла и, отплясывая чечетку, прокуковала двенадцать раз. Я перетерпела этот концерт и постаралась опять заснуть, но ровно через час кукушка повторила свой балетный номер – правда, на этот раз всего единожды, но я уже поняла, что скоро будет два раза, потом три и так далее до победного конца. «Господи, у меня завтра семинар в девять утра», - простонал Феликс, натягивая одеяло на голову. «А заткнуть ее нельзя?» – «Попробуй!»

Я выбралась из постели и сняла часы со стены. Порывшись в их незамысловатом нутре, я не нашла там никакой кнопки для выключения звука. Не долго думая, я свернула шею музыкальной кукушке, покончив таким образом с еще одной мечтой.

Кроме моей личной тоски, мои дни были полны проблемами бедной Сабинки. Какой болван придумал, что переезд из одного мира в другой ребенку дается легче, чем взрослым? Поначалу Сабинке даже нравилось ходить по увлекательным детским площадкам с Нюрой, но через три месяца гостевая виза Нюры кончилась, и она, хоть со слезами, но и с радостью уехала к своему Сереге, который между запоями был все же хороший мужик. Еще при Нюре я наняла для Сабинки учительницу немецкого языка, и после отъезда Нюры отдала ее в детский сад. Из детского сада она часто приходила в слезах, и мы печально сидели с ней перед немецким телевизором – я в надежде поглубже узнать тайны этого языка, а Сабинка просто так, глядя на мелькающие картинки. Счастливой жизнью назвать это было трудно. Единственным моим достижением было получение водительских прав – но что они значили без машины?