Секрет Сабины Шпильрайн

К счастью, свет погасили довольно быстро, и по экрану побежали знакомые уже мне кадры фильма. Я смотрела без особого интереса: все это было мне знакомо,только один кадр потряс мое воображение. Очевидно, на это он и был рассчитан, и его продержали на экране целую минуту, так что я успела хорошо его рассмотреть: это была групповая фотография, грубо разорванная посредине.

На фотографии тремя рядами сидели члены венского психоаналитического семинара Фрейда, в центре плечом к плечу, как родные братья, красовались Фрейд и Юнг. Линия разрыва, корявая и неровная, словно сделанная раздраженной рукой, проходила в точности между Фрейдом и Юнгом, рассекая сидящую перед фотоаппаратом группу на две отторгнутые друг от друга половины. Заунывный голос диктора сказал: «С того дня, как Фрейд второй раз после бурной ссоры упал в обморок на глазах у Юнга, он раз и навсегда запретил в его присутствии называть имя Юнга».

Фильм побежал дальше, и вскоре я увидела Сабину в подвенечном наряде, а следом лакированный башмак жениха, дробящий традиционную для еврейской свадьбы хрустальную рюмку. У меня перед глазами возникли ноги Павла Наумовича не в нарядных лакированных, а в старых стоптанных башмаках, висящие на уровне моего лица. И вслед этим ужасным ногам у меня в ушах зазвучал голос Сабины: «Я совершила непростительную ошибку, выйдя замуж за Павла без любви...»

Я вскочила с места, опрокинув чашечку кофе, и ринулась вон из зала. Наспех схватив в гардеробной пальто, я выбежала на улицу и остановила такси – я не могла позволить себе истратить сорок минут на пешую пробежку к отелю. В воскресенье пробок, к счастью, было немного, и через десять минут я уже отпирала дверь своего номера. Опасаясь, что Лилька опять меня потревожит, я приклеила к двери записку: «Лилька, не стучи и не звони, я должна закончить свою работу». И не снимая пальто, открыла компьютер.

ВЕРСИЯ САБИНЫ (продолжение)

...Павел был очень хороший и добрый человек. Единственным его дефектом было то, что я его не любила. В молодости он даже был красивый – высокий, статный, это он к старости раскормил такое брюхо. Но дело не в брюхе, а в том, что мы нисколько не подходили друг другу. Я была зачарована культурой Европы и совершенно отошла от еврейских традиций, а он ходил в синагогу, зажигал по субботам свечи вместо меня и раздражал меня своей неприемлемостью для моего круга...

Как-то юнга объявил мне, что все мои беды происходят из-за отступничества моего папы, сына известного цадика, ставшего на колени перед культурой Европы. От этого у меня комплекс отца и ненависть к его руке. Как будто эти отвлеченные понятия могли исключить мою ненависть к отцовской руке, раздающей шлепки и пощечины направо и налево.

Мое отношение к папе смешалось с моим неприятием Павла – я не любила его, в точности так, как мама не любила папу, словно я получила эту нелюбовь по наследству. Вскоре после свадьбы мы уехали в Берлин. Павел очень не хотел покидать Россию, где у него была неплохая врачебная практика, но я ни за что не соглашалась жить в душной российской атмосфере. И главное, я не могла жить в такой дали от юнги, безо всякой надежды с ним хоть когда-нибудь увидеться.

Наши отношения с юнгой еще до моего замужества приняли странную форму. Когда я написала свою основную работу о деструкции, я хотела напечатать ее в «Ежегоднике», где он был главным редактором. Я послала ему статью, а через пару недель пришла к нему по его приглашению. Он встретил меня не как автора, а как бывшую возлюбленную, которую ему хочется вернуть. И мы опять стали тайно встречаться.

Но это не продлилось долго – у юнги появилась новая пациентка, тоже еврейка, Тони Вульф, которая довольно быстро заняла мое место. И тогда я решила, что хватит губить свою жизнь в муках безответной любви. Мое девичье время истекало, мне было двадцать семь лет, и я уступила настойчивым требованиям родителей – я поехала в Ростов и вышла замуж за Павла.

Фрейд был в восторге от моего решительного шага, для него мое замужество означало, что я выкорчевала из сердца свою любовь к юнге. Его поздравительное письмо я и сейчас помню наизусть: «Дорогая госпожа доктор. Теперь вы жена, и это значит, что вы наполовину излечились от своей невротической привязанности к Юнгу. Иначе вы бы не решились на брак. Напоследок признаюсь,что мне была вовсе несимпатична ваша фантазия о рождении Спасителя от смешанного союза. В антисемитское время Господь родил его от лучшей еврейской расы».