Я встретила Саймона, когда мне было шестнадцать, в семнадцать я вышла за него замуж, в восемнадцать родила сына. Я была глупой, взбалмошной и, наверное, жестокой девчонкой. Спустя годы я поняла, что натворила. Но тогда я желала большего, чем стать заурядной домохозяйкой. Я не знала, чего конкретно хочу, но перед самыми родами мне пришло приглашение участвовать в конкурсе для рекламы новых сандалий. Оказалось, что какой-то продюсер увидел мою фотографию в местном журнале, и захотел, чтобы я приняла участие в пробах. Еще не видя сына, я приняла решение. Роды измотали меня, и я решила, что ненавижу этого ребенка. Я сбежала при первой возможности, не думая ни о нем, ни о муже, на которого взвалила роль матери. Если бы вы знали, мисс Добсон, сколько раз я проклинала себя за этот поступок. Но дело было сделано. Я оставила семью и стала знаменитой моделью. Съемки, овации, поклонники… А я чувствовала себя самым несчастным человеком на Земле. Сначала я думала, что это совесть. Но пару лет назад в «Викториаз лайф» увидела фотографию маленького рыжего мальчика. У него были такие грустные глаза, что я едва не расплакалась. А потом внизу прочитала: «Джонни Роббинс. Лучший ученик года». Я думала, что у меня разорвется сердце. Лучший ученик, и такие печальные глаза. Это был его праздник, а он… Вы, вероятно, не верите мне? Смеетесь надо мной? Конечно, мать, бросившая дитя, достойна презрения. Но в тот момент, в тот самый миг я поняла, почему была так несчастна. Отказавшись от сына, я потеряла больше, чем ребенка. Я потеряла себя.
Я думала, что благотворительность поможет. Все рыжие сироты страны стали моими детьми. Кроме моего Джонни. Я так и не решилась сказать ему, что у него есть мать, которая его бросила. Я часто приезжала в Викторию, чтобы тайком понаблюдать за ним. Но пару месяцев назад едва не столкнулась с Саймоном, с тех пор не могу набраться смелости, чтобы приехать еще раз.
Может быть, вы мне поможете? Если вам хоть сколько-нибудь жаль глупую, несчастную мать, напишите мне о сыне. И о Саймоне. Я буду бесконечно вам признательна. Что бы я только не отдала, чтобы вернуться на восемь лет назад…
Мой адрес – на конверте. Напишите мне, умоляю вас. Даже если вы думаете, что я не имею на это никакого права.
Я буду ждать вашего ответа.
Мадлен Эткинс».
...Саймон без всяких эмоций свернул письмо и положил его себе в карман. Туда же он засунул и помятый конверт. Потом обернулся к сыну.
– Вот и все, – сказал он. – А теперь ложись спать.
И он вышел из дома.
Вэла терзали мрачные мысли. Нет, не из-за несправедливого наказания и даже не из-за его сроков. Выбраться с чердака было пустячным делом, Вэл уже не раз занимался подобным, тем более что наказания вошли у родителей в привычку. Плохо было другое: он не мог связаться с ребятами. По дороге домой он все просчитал, но план рухнул, как песочный замок. Глупо получилось с Тимом. Вэл не злился на него, понимая, что брат ни в чем не виноват. Это его забыли, а не он забыл. Но из-за этой самой глупости все задумки Вэла могли полететь в тартарары. Во-первых, если он сегодня не обзвонит одноклассников и не предупредит о завтрашнем сборе, половина из них может разъехаться по бабушкам-дедушкам, а выступить против профессора Медмена неполной командой наглости не хватило бы даже у Вэла. Во-вторых, этот вечер Вэл намеревался посвятить поискам входа в штаб профессора. Он знал места, где находятся его дом и где пропала мисс Добсон. Соединив эти точки на карте города одной линией, Вэл мог найти предположительное расположение логова профессора. Исходя из последнего, можно было также прикинуть, как лучше пробраться в это логово и что для этого нужно сделать. Корабли ведь не воробышки, через обычные двери не пролетят и в канализационный люк не пролезут. Так что работки у Вэла хватило бы. Вот только…
– Эй, ты жив там еще? – раздался тонкий голосок из-за закрытой двери, и Вэл подумал, сколько же сейчас должно быть времени, если Тим еще не спит. Или, быть может, сейчас уже утро?
– А что, ты мне белые тапочки принес? – насмешливым тоном спросил Вэл. – Наверное, мама посоветовала?
– Да нет, мама спит давно, я сам пришел, – быстро проговорил Тим и вдруг осекся. Что же получается, он сам решил принести брату белые тапочки? Он хихикнул и продолжил: – Я тебе ужин принес. Вернее, то, что от него осталось.
Вэл едва не поперхнулся. Неужели он все-таки умер в заточении и теперь находится на небесах? Но откуда тогда там взялся Тим?..
– Какая у тебя температура? – спросил он.
– Зачем тебе? – изумился Тим, но тут же все понял. – Да нет, я в полном порядке. Я просто… хотел извиниться перед тобой.
– Если температура в норме, значит, ты просто слегка свихнулся, – констатировал Вэл. – И лучшее, что ты можешь сделать, это пойти в свою комнату, лечь в свою кровать и постараться увидеть свой сон. Пока мамочка не проснулась, – зловещим голосом добавил он.