Это дон Анджело. Он держит бутылку вина (без этикетки, очевидно, не магазинного) и десяток пластиковых стаканов. Черноволосая соседка Эмили начинает приглаживать волосы и встряхивать ими, как подросток.
–
Дон Анджело наливает вино в два стакана и протягивает их Эмили и ее соседке. Эмили делает осторожный глоток. Красное, молодое и немного игристое.
–
– Мое собственное, – говорит священник самодовольно.
–
Еще одна женщина претендует на внимание дона Анджело, и какое-то время Эмили просто стоит, попивая прохладное вино и позволяя разговору литься без ее участия. Очередь рассосалась; многие семьи сидят на площади, пьют вино, пока дети как ненормальные бегают вокруг. Эмили видит, как Чарли гонится за маленькой девочкой с косичками, и она цепляется за край барбекю, чтобы невольно не протянуть руки и не схватить его. Она знает, что Олимпия хорошо о нем заботится (слышны постоянные крики
Затем она слышит слова «Вилла “Серена”» и поворачивается к дону Анджело и его собеседницам. К ним присоединилась еще одна женщина, и они все оживленно разговаривают. Дон Анджело размахивает руками, проливая вино.
–
– Вашем доме? Ах да. Мы говорим о раскопках.
– Раскопках?
– О… как же это слово… об археологии.
– Археологии?
– Да, в полях за вашим домом ведутся раскопки. Кажется, там этрусское
– Правда? Как интересно!
Дон Анджело вопросительно смотрит на нее.
– Многим из нас это вовсе не кажется интересным, миссис Робертсон. Мертвых следует оставить в покое.
– Но что, если это важно для истории?
– Для истории! – Дон Анджело широко разводит руки в жесте абсолютного презрения. – Какая от истории польза?
Эмили не знает, как на это отвечать. К счастью, одна из женщин склоняется перед священником. Эмили слышит имя – Рафаэль.
Думая о художнике, она восторженно спрашивает:
– Рафаэль? Они обнаружили что-то из Рафаэля?
Дон Анджело поворачивается к ней с мрачной улыбкой.
– Мы говорим об археологе Рафаэле Мурелло. Он хорошо известен в этих краях.
– Он дьявол, – говорит черноволосая женщина, переходя на английский.
Пэрис уже больше чем сыта по горло. Она буквально одеревенела от скуки. Она сидит за столом в дальнем конце пьяццы рядом с семьей, набивающей щеки едой, и ее одолевают мрачные мысли. Мама все еще готовит это отвратительное мясо, все в крови, с комками жира и мерзкими белыми жилистыми кусочками. Пэрис не стала бы его есть, даже если бы ей заплатили миллион фунтов, а вот семья по соседству, кажется, не устает им наслаждаться; противные капли соуса падают на скатерть, пока они запихивают все больше и больше еды за свои толстые щеки. Пэрис бросает на них убийственный взгляд.
Сиена ушла куда-то с дурацким Джанкарло, который без устали трещал о саундчеках и соло на барабанах, словно он Брюс Спрингстин[46] какой-нибудь. Олимпия балует Чарли по-черному; Пэрис слышно, как он с другого конца площади пронзительно воет на двух языках, требуя мороженого. Только она одна уставшая, голодная и сама по себе. Она достает
–
Она, нахмурившись, смотрит вверх. Это Андреа, сын учительницы, который хочет поступить в Пизанский университет. Андреа ей всегда нравился больше других друзей Джанкарло. Он блондин и довольно тихий. А еще он из неполной семьи, что делает его довольно необычным для Тосканы и успокаивающе похожим на ее друзей из Лондона.
–
– Почему ты сидишь здесь одна? – спрашивает Андреа по-итальянски.
Пэрис, чей итальянский значительно лучше, чем у Эмили, отвечает:
– Мне скучно.
– Скучно? Почему?
– Я не знаю. Просто скучно.
И к ее ужасу, Пэрис чувствует, как слезы начинают обжигать ей глаза. Она опускает голову, чтобы Андреа не увидел.
Он смотрит на нее, а затем кладет ладонь ей на руку.
– Хочешь, я отвезу тебя домой?
– Да, – говорит Пэрис. – Да, пожалуйста.