Секрет Жермены

– Господин доктор, конечно, очень любезно с вашей стороны так часто навещать нашу сестричку, но должен вас предупредить, что мы сидим совершенно на мели. Мы, разумеется, со временем оплатим ваши визиты, но два посещения в день, наверное, будет дорого…

Доктор остановил доброго малого, уже запутавшегося в своей речи, сказав:

– Разве я упоминал о гонораре? Здесь моя больная, и я буду к ней приходить так часто, как сочту нужным. Вы что, принимаете меня за торговца здоровьем? Здоровье, милый мой, дается тем, кто не может его купить.

Бобино и все остальные были глубоко тронуты словами и поступком врача, но молодой наборщик все-таки не удержался, чтобы не сказать какую-то подвернувшуюся на язык нехитрую и безобидную шутку. Она заставила доктора улыбнуться, и он сказал:

– Доброе сердце… остроумный… Парижанин, должно быть?

– С улицы Мадам, господин доктор.

– А я с улицы Асса, – ответил доктор, подавая на прощанье руку. – До свидания, и рассчитывайте на меня. За девочкой будем ухаживать как за княгиней!

Доктор ушел, провожаемый благодарностью всей семьи.

– Какой прекрасный человек! Правда, Мишель? – спросил Бобино, гордый симпатией, проявленной к нему доктором. – Еще не перевелись такие в нашем отечестве.

Князь читал рецепт и, не отвечая Бобино, спросил:

– А почему никто не пошел в аптеку?

– Да, надо позаботиться. Аптекарь уже вчера ворчал, когда мы брали лекарство в долг, и сказал, что больше не будет отпускать, пока мы не расплатимся. А у меня, черт возьми, ни сантима, за неделю вперед забрал.

– Выходит, мы правда бедны, – сказал с удивлением Мишель. – Смешно – нет денег!

– Ты находишь это смешным, а я нисколько! Тебя, кажется, удивляет положение, в которое мы попали. А ты помнишь, как разбазарил свое имение?

– Да, правда… возможно… мне утомительно об этом думать. Если бы ты знал, Бобино, насколько я ослаб и одурел после того, как они подвергли меня процедуре…

– Кто они?.. Какой процедуре?

– Не помню…

– Эх ты, бедняга! Так никогда и не узнаем, что это за негодяи, запустившие тебе рака в солонку, – с искренним состраданием, хотя и грубовато выразился Бобино.

– А мне это безразлично, – кротко ответил князь, возбуждение его утихло, когда он увидел, что маленькая подружка больна. – Не меня, а ее надо теперь лечить. Жермена, вы должны ею заняться.

– Да, мой друг, – сказала Жермена, обрадованная тем, что к любимому вернулись рассудок и нормальные человеческие чувства. – Я сама пойду к аптекарю и уговорю отпустить лекарство еще раз в долг.

– Но ведь у меня есть… хороший мех… он стоил больше тысячи… надо его продать… – сказала Берта, вспомнив о единственной в доме ценности.

– Это мысль! Зима прошла, загоню все шмотки, что не по сезону! – воскликнул Бобино.

Берта принесла чемодан и достала из него меховую накидку, в заботах и бедах к ней давно не прикасались. По комнате разлетелась туча моли; шкурки оказались дотла изъеденными.

И эта неожиданно появившаяся надежда рухнула. Бобино выругался, а Берта заплакала.

Мишель, тоже расстроенный, сказал:

– Остается один выход: пойду к кому-нибудь из старых знакомых и попрошу взаймы.

– Твои друзья! Да они ни франка не дадут, а то даже не захотят с тобой разговаривать! Раз ты стал таким же бедняком, как мы, то знай: ты не встретишь у богачей сочувствия, никто не окажет помощи, кроме простых людей.

С этими словами Бобино сбежал вниз и через три четверти часа, торжествуя, вернулся с медикаментами.

– Я заплатил, и у меня еще осталось семь франков от десяти, что одолжил Матис, – сказал он.

В этот день семья – не впервые! – ела только хлеб и пила одну воду.

Тем не менее Бобино, как всегда весело, пошел в цех, где ему предстояло работать с пустым желудком до часу ночи.

На арестантской пище им пришлось прожить четыре дня.

Наконец Берте повезло найти место на фабричке бисерных украшений, где за двенадцать часов нудной и утомительной работы по нанизыванию крохотных шариков она могла получать от десяти до двенадцати су: на эти монетки им всем и предстояло питаться.

Состояние Марии не улучшалось и не ухудшалось, и доктор, навещая девочку дважды в день, все не решался высказаться определенно о ее выздоровлении. Он не терял надежду спасти ребенка, но не мог сказать Жермене с уверенностью, что ее сестренка поправится.

Бедная Жермена!

Бледной, истощенной бессонными ночами и лишениями, жестоко страдающей из-за непонятного недуга князя, ей пришлось мучиться еще и за сестру, что росла на ее руках и была для нее почти как дочь.

Несчастная Жермена! Видно, беспощадной судьбе казалось, что она еще взвалила на девушку недостаточно бед, и она их умножила: страстно любимого человека, за кем Жермена беззаветно ухаживала, стали все чаще и сильнее охватывать приступы безумия. Видя, что Мария не вылечивается, и слыша по временам ее жалобные стоны, Мишель стал воображать, что в этом повинна Жермена. Он обвинял ее в том, что девочка не идет на поправку потому, что старшая сестра возненавидела ее и решила избавиться от младшей!