Секрет Жермены

Никто не дает так не скупясь, как влюбленные: а художник был щедр вдвойне — он любил, и он был человеком искусства.

Молодой человек еще не знал, кому именно должен оказать помощь, но душа его заранее была распахнута для сочувствия и добра.

Он шел крупными, уверенными шагами, и улицы казались ему шире, небо яснее и солнце ярче, чем были. Он думал о том, как любит его Сюзанна и как он любит ее. Он еще чувствовал ее поцелуй на губах, вспоминал, как их бросило в объятия друг друга, и был полон надежды, пробудившейся после дней отчаяния.

Он радовался, готовясь сделать доброе дело, Сюзанна будет его соучастницей, и союз их сердец станет еще крепче.

Художник взбежал на третий этаж дома, указанного Сюзанной, и позвонил. Открыла Жермена. И Морис сразу узнал прекрасную девушку, ту, кого он и князь Березов некогда вытащили из реки, а Мишель чуть ли не с первого взгляда влюбился в бедняжку.

Вандоль расстался с Жерменой, когда она, поправившись, собиралась в Италию, и Мишель окружал ее роскошью со щедростью миллионера. Теперь же Морис увидел возлюбленную друга в бедной квартирке за швейной машиной, чей шум прекратился, когда он позвонил.

Да, перед ним несомненно стояла Жермена, по-прежнему прекрасная, но такая бледная и слабая, что, казалось, вот-вот упадет.

Морис снял шляпу и почтительно поклонился, растроганный и сострадающий. Девушка стояла как живое олицетворение скорби.

— Жермена! Вы здесь… на этом чердаке!.. Разве такой я ждал вас встретить!

Ослабевшая от лишений, от тяжелой работы и от всех пережитых несчастий, швея, увидев давнего друга, проговорила устало:

— Морис… как я рада, что наконец вас снова вижу…

Художник безмерно огорчился, видя ее такой слабой и печальной.

— Вы страдаете, Жермена! — сказал он горестно.

— Да, Морис, страдаю, как только можно страдать.

— Вы сейчас одна здесь? Ваша сестра Берта?..

— В госпитале, где лежит Бобино, раненый, может быть, уже мертвый…

— Ох!.. А Мария… ваша младшая?..

— Там… в постели… и, не исключено, тоже умирает…

— Вы знаете, как я вам предан… простите, если я проявлю нескромность.

— Вы помогали меня спасать, вы один из тех друзей, кому можно говорить все.

— Хорошо, а Мишель, что с ним-то случилось? Он поступает бессовестно, оставив вас в таком положении! Это подло! Мне стыдно за него!

— Если бы вы знали все!

— Говорите, Жермена! Говорите все, я вас умоляю!

— Об этом страшно… Я могу рассказать вам о всех несчастьях, что произошли с нами… Но что касается Мишеля… Уверяю вас, это хуже всего.

— Скажите, прошу вас, скажите, ведь я не из любопытства спрашиваю вас.

— Так вот, — продолжала Жермена с усилием, — Мишель разорен… лишился всего… не имеет ни франка, даже сантима.

— Он?! Что вы такое говорите?!

— И Мишель меня ненавидит… Он выказывает ко мне ненависть ужасную, бессмысленную, не имеющую никакой причины… И это меня убивает…

— Ненавидит вас!.. Но это сущее безумие!..

— Увы! Да. Настоящее, подлинное.

— Что же такое с ним?

— Он хотел застрелиться, ранил себя, я делала ему перевязки… Он умирал от голода… Мы его приютили… Он меня возненавидел, я его полюбила… Теперь он еще сильнее ненавидит меня и готов убить!

— Он чудовище!

— Нет, просто несчастный умалишенный!

— Он! Безумец? Мишель Березов — сумасшедший?!

— Да, несомненно. Он помешался на том, что ненавидит меня, а все потому, что хочет моего замужества с моим оскорбителем, ради этого Мишель обещает застрелиться. Впрочем, вы сейчас его увидите.

— Как! Он здесь?

— Он был другом в плохие мои дни, спас мне жизнь, любил меня, покровительствовал. Чему удивляться, если по долгу, из любви к нему, мы все сделали для него, что могли.

Мориса все сильнее трогала героическая простота преданности, такой полной, такой совершенной, и он благодарил Сюзанну, пославшую его сюда. Молодой человек просил Жермену располагать им и ласково пенял, что она скрывала свои несчастья.

Дверь отворилась, и вошел Мишель.

— Да, да, Морис, я узнал твой голос, — заговорил князь как-то неестественно быстро, даже не поздоровавшись, — рад тебя видеть! Ты окажешь большую услугу, поможешь вырваться из этой вонючей дыры, где меня держат насильно… Да, мой друг, мне не позволяют выходить под предлогом, что я сумасшедший. Но я это прекрасно знаю без них! Однако какое дело до этого им, этим людям? Кто они мне? И эта Жермена с ее видом святой недотроги. Эта стерва, которую я ненавижу… готов убить ее!.. Она тебе рассказывала всякий вздор… уверен… Продувная баба… шлюха, кого я бью ногами… Изобью и теперь, на твоих глазах…

Жермена пыталась успокоить безумца, но он закричал:

— Довольно! Пустите меня! Я не хочу вас видеть! Давай уйдем отсюда, Морис, помоги мне убежать от людей, которые у меня все украли, а потом, если хочешь, я застрелюсь у тебя; там будет очень удобно…

Морис не мог вставить слова в этот поток. Он смотрел на Мишеля с любопытством, полным нежного сочувствия, и не мог воспринять, осмыслить жалкого состояния души друга. Он безуспешно пытался представить, какая катастрофа могла погубить ясный ум Березова, отчего его любовь перешла в ненависть, и дивился покорной преданности Жермены.