Секретарь дьявола

Эта ночь стала самой трепетной ночью в моей жизни. Самой чувственной и преданной…

Стены этого дома навсегда запомнят наши тихие стоны прощания, наши тихие стоны любви…

* * *

Противный писк настойчиво проникал в мозг, а рядом что-то шумело и суетилось. Перед закрытыми глазами мелькали жёлтые огоньки. Может, меня похитило НЛО?

А почему мне так плохо вообще? Кто даст ответ?

Тело какое-то ватное. Слишком уж ватное — для обычного похмелья. Я ощущаю себя чересчур… пусто, что ли. А почему мне кто-то открывает веки и светит в глаз фонариком? У кого-то просто фонарик лишний, услужливо подсказывает мозг. И я понимаю, что жива. Раз сознание продолжает язвить даже в таком ватном, пустом и бездвижном состоянии — значит, жива.

— Рефлексы в норме, давление стабилизировалась. Сейчас поставим капельницу, а завтра уже можно попробовать бульон, но о твёрдой пище пока не может быть и речи, — строго говорил незнакомый голос. — Валентина Ивановна! Ну что вы плачете? Ну всё же позади, радоваться надо.

— Я и радуюсь, — всхлипнула до боли знакомая по голосу женщина. Мои глаза всё ещё не желали открываться. Да я и не спешила. Уютная темнота не отпускала. И мне казалось, что стоит распахнуть глаза, как моя жизнь изменится, я непременно потеряю что-то важное. Эта мысль жужжала назойливой мухой на задней стенке коры моего головного мозга. Если он, конечно, остался.

— Мозговая деятельность пришла в норму, сдадим анализы, сделаем МРТ… — успокаивал, видимо, врач. Значит, мозг всё-таки есть. Радует. Ты не так безнадежна, Алёна.

Я попыталась пошевелить пальцами: адская боль пронзила всё тело, а с этой мыслью почему-то ещё и сердце. Муха зажужжала громче…

Мне вдруг стало страшно. Страшно открыть глаза, словно произошло что-то ужасное, о чём я пока не знаю. Почему рядом врач? Почему мама плачет? Мама ведь? Мама…

Почему я сама хочу плакать? Очень хочу. Внутри такая свистящая пустота, что уши закладывает. Может, мне удалили все внутренние органы?

— Доченька! Миленькая! Очнулась, — причитала мама, целуя мою руку. Горячие и влажные от слёз губы вызывали странные ощущения. Кожа словно заново училась воспринимать прикосновения.

— Успокойтесь, Валентина Ивановна, — обречённо вздохнул врач. — Алёне нужен покой, скоро она полностью придёт в себя.

— В-сё… хо-ро-шо… — смогла прошелестеть одними губами, с ужасом не узнав свой голос. Это я говорю? Что со мной сделали? Превратили в Гену? Чебурашку? Ещё хуже? Кончиту Вурст, и у меня теперь борода?

Рыдания окончательно сокрушили бедную женщину, и она уронила голову рядом со мной. Наверное, действительно со мной произошло что-то ужасное…

* * *

Через пару дней я узнала много нового о себе.

Это было так странно…

Странно слушать об аварии, о коме, в которой провалялась полгода. Странно смотреть в счастливые глаза матери, а свои, в отражении круглого зеркала, видеть такими несчастными. Словно и глаза не мои. Чужие. Какой-то другой Алёны. Что с ними стало? Почему в них столько тихой печали?

Не чувствуя вкуса и как-то совсем уж вяло для человека, вернувшегося с «того света», ела предложенные бульоны, слушала «последние новости» и почти не язвила. Так, иногда. Даже шутки получались какие-то неестественные.

«Это всё слабость. Пройдет», — успокаивала мама и брала меня за руку.

А я смотрела на её тёплые короткие пальцы бухгалтера и думала: почему ничего не чувствую? Где радость, где долбанное счастье? Я ведь жива. Я в этом мире, а не… и на этой мысли я всегда спотыкалась, а грудь начинала болезненно ныть.

«Неврология», — с умным видом говорил врач, осматривая меня. — «Мы вам целый курс оздоровительный пропишем, через пару месяцев как новенькая будешь».

Я почему-то не верила этим серым глазам. «Как новенькая» уже не буду, настойчиво твердил внутренний голос, и от подобных мыслей тошнота подкатывала к горлу. А ещё просто уже тошнило от запаха лекарств и больничной койки.

На третий день пришли мои друзья.

Обрадовалась ли я? Я, что стала тенью отца Гамлета? Вряд ли. Скорее, впала в ещё большее уныние. Отчего-то я не хотела видеть этих людей и их счастливые лица.

— Это твои фотографии на День Студента. Помнишь? — весело спрашивала светловолосая девушка с карамельными глазами. А мне совсем не интересно. Какой День студента? Зачем День студента? Почему я вообще пошла учиться на журфак?

— Нам так тебя не хватает, Рыжик, — вздохнул шатен по имени Дима, а меня подбросило, словно током ударило.

— Что ты сказал? — прохрипела я, набросившись на парня, чуть не выдернув капельницу.

Парень в замешательстве посмотрел на подругу, затем разжал мою руку на воротнике его рубашки и мягко усмехнулся.

— Говорю, нам всем тебя не хватает.

— Не это! — раздражённо поморщилась, удивляясь себе. — Как ты меня назвал?

— Рыжик, — удивлённо ответила вместо парня Света.

— Ры-жик, — протянула я, касаясь собственных губ. Сердце гулко забилось и отозвалось болью. Что-то странное со мной творилось, но я не могла понять что.

Вроде моя привычная жизнь: университет, газета, редакция, друзья, мои фотографии…