Теперь, после годового перерыва в изоляции и бесчувственности, сознание резко открылось чувствам Элора, ярким впечатлениям наших малышей, и я оказалась слишком беззащитна. Слишком впечатлительна, слишком… пожалуй, можно сказать, что я потеряла себя в их переживаниях. И хотя эта потеря переполняет радостью, столь безмятежно-восторженное бесконтрольное состояние не подходит для королевы и менталиста.
То, что я испытываю сейчас — это внутреннее, это надо защищать от мира, в который мы выйдем.
К счастью, драконессе после рождения детей дают год спокойной жизни в сокровищнице, когда можно на совершенно законных основаниях ни с кем, кроме своего дракона и детей, не встречаться.
Самое время всё осмыслить и заново выстроить себя.
Отпустить Халэнна. Окончательно. Не предлагая называть одного из сыновей его именем. Спокойно посмотреть в принесённое Элором зеркало на себя — Риэль. Бледную и худую после всего случившегося, но выжившую. И отомстившую.
Неприятно осознавать, что всё сделанное мной едва не привело меня к гибели. Что убеждения, за которые я боролась, ради которых мучилась, оказались не совсем верными.
Но вот эти эмоции — сожаление и стыд — я отбрасываю: всё, что они могут — только замедлить моё… исцеление. Восстановление. Перерождение.
Понимая свою нынешнюю слабость, помня, к чему может привести излишнее напряжение, я начинаю с малого.
С эмоций наших с Элором малышей — Ринарра и Эйррана — очень-очень ярких, фонтанирующих, но пока ещё не таких чётких, как эмоции взрослых. Пока Элор спит, я погружаюсь в чувства детей, проживаю всё с ними. Учусь у них чувствовать — просто, наивно, без оглядки.
А когда Элор бодрствует — я погружаюсь в его пьянящую радость. Вот уж кто позволяет себе чувствовать без всяких ограничений. Но его чувства сильнее, сложнее. Он с радостью агукает с малышами, учит меня их пеленать. Будь у него больше рук — он бы обоих сразу укачивал и меня при этом обнимал. От его восторга и нежности у меня постоянно щемит сердце.
Это страшно на самом деле — после стольких лет, когда я ставила границы между мной и чувствами, погружаться в самые сильные чувства, позволять им брать верх над разумом. Без сопротивления плыть по течению.
Я рыдаю.
Смеюсь.
Пугаюсь вместе с Элором своих же реакций.
Растворяюсь в чувствах.
Учусь жить с ними в мире.
Наслаждаюсь.
Познаю сокровищницу глазами и чувствами сыновей: новые комнаты, оранжереи, все эти интересные игрушки, монетки, листочки, цветочки, яркие картинки на стенах, вода, мех, ткань, голод и сытость, тепло родителей. Привлекательные покрывала и пёрышки, которые не дают трогать.
Учу сыновей. Таких малюсеньких, хорошеньких лапочек с проступающими на скулах тёмными узорами мягких чешуек, с маленькими цепкими пальчиками, с глазами, меняющими цвет с золотого на серый в зависимости от того, кто над ними склоняется, с пушком то рыжего, то серебристого цвета. С изумительными нежными, такими призывными голосками.
Вместе с Элором. Под защитой его крыльев, купаясь в его нежности. Иногда ощущая стискивающий его горло ужас от осознания, что он чуть меня не потерял.
Глубже познавая его восхищение мной.
Его страхи — не только ментализма, но и одиночества, потерь. Страх, что из-за него, из-за его неверного решения, я погибну. Элор ведь в самом деле боялся моей беременности. И это решение о брачных неделях, моё состояние было страшным для него испытанием. Улавливаю и его сожаления о том, что он не был со мной на пирамиде, не защитил. Знаю, что он боялся никогда не узнать моих ответных чувств. И как сходил с ума, то почти уверяясь, что я женщина, то попадая под влияние голоса или нащупав «член». Ощущаю весь его ужас, когда он невольно вспоминает те или иные факты нашей жизни: как он ударил меня, отталкивая от брата, и веселился с любовницами, особенно виноватым он себя чувствует за Сирин Ларн.
Но мне не хочется всё это вспоминать, и не хочется, чтобы он вспоминал, потому что это — прошлое.
Я так и говорю ему, когда ловлю на сожалениях:
— Отпусти, это уже прошло.
Говорю словами, как он любит, и мыслями, как нравится мне.
Уж я-то знаю, как важно отпускать прошлое, даже то, которое, кажется, отпустить никак нельзя.
Я купаюсь в счастливом покое Элора от понимания, что я его всё же люблю и умирать не собираюсь. Здесь, в этом маленьком нашем мирке я могу позволить себе чувствовать без ограничений.
И, наконец, могу спать без рассветных кошмаров.
Постепенно, с моей готовностью к новым впечатлениям, в наш уютный мир проникает информация извне: Элор порой выходит из сокровищницы, через метку общается с отцом, присматривающим за делами королевств и империи. С информацией прокрадываются и новые чувства: не всегда и не всё идёт гладко, и бюджетные документы приходится считать и утверждать Элору, а он предпочёл бы это время провести с нами. И сидя за документами, он поглядывает на меня с малышами под боком со страстным желанием присоединиться к нам.