К талии пёрышки приобретают более тёмный оттенок — традиционный способ визуально сузить эту часть тела — и совсем немного увеличиваются. А уже на подоле они из тёмного снова переходят в светлые и уже более крупные гладкие подогнанные друг под друга перья не только серебряные, но и золотые. Золото с серебром складывается в ажурный узор. На рукавах до локтя, от колена и ниже, в шлейфе перья используются более длинные, с голубым, розовым, лиловым, фиолетовым и зелёным отливами. Самая кромка подола отделана чёрными перьями — поддержать цвет корон. В какую сторону ни посмотрю — везде я стою на подставочке. И везде выгляжу великолепно.
Нодана фонтанирует восторгом — ей нравится результат работы.
Но когда дверь приоткрывается, меня охватывает куда более тёплый и мощный восторг.
Элор. Оставил таки детей на дедушку Ранжера.
Заходит. Нодана отступает с почтительным поклоном. Элор неспешно вышагивает вокруг меня, не спуская восхищённо-блестящего взгляда, а я купаюсь в его нежности и любовании.
— Ну, платье готово, пожалуй, я пойду, — торопливо бормочет Нодана и бочком, бочком отступает к двери.
Вжих — и нет модистки. Но Элор этого не замечает. Останавливается передо мной. Так интересно смотреть на него почти сверху.
— Позволь помочь, моя королева, — он протягивает руки.
Вложив пальцы в его горячие ладони, аккуратно спускаюсь с подставки.
— С платьем тоже поможешь? — усмехаюсь я. — А то модистку перепугал.
— М-м, ну, мне же надо потренироваться с тебя его снимать, — многозначительно произносит Элор.
Правда, когда дело доходит до скрытых под перьями крючочков, уверенность его уменьшается: перья можно помять, а Элор не знает, сможет ли восстановить их целостность заклинанием.
Сдерживая улыбку, наблюдаю, как он пытается справиться с застёжками. Наконец, Элор догадывается прикрыть глаза и сосредоточиться, пытаясь ощутить металл. Усмехается, довольный собой, и осторожно проникает пальцами под перья, тянет крючочки сам, чтобы не искажать их заклинаниями. Да и слишком тонкая была бы работа — заставлять их разгибаться, а потом сгибаться.
Так застёжка за застёжкой платье раскрывается. Под тяжестью ткани и перьев сползает вниз.
— О, — удивляется Элор кружевным террианским трусикам на мне.
— Вошли в моду, — поясняю я. — В панталонах теперь ходить не принято.
— Ужас-то какой, я так люблю твои кружевные панталончики, — вздыхает Элор и подаёт мне руку, чтобы я могла спокойно выбраться из осевшего на пол платья.
Едва оказавшись вне его, телекинезом поднимаю наряд и возвращаю на оставленный Ноданой манекен.
Пользуюсь случаем, оглядываю себя без одежды со всех ракурсов: фигура приобрела более женственную округлость. Теперь в мужчину так правдоподобно, как раньше, не превратиться.
И не надо.
Телекинезом притягиваю домашнее платье с корсажем и простым прямым подолом. Забираюсь в него.
— Я помогу, — предлагает Элор и встаёт мне за спину, подтягивает шнурки.
Его отражения повторяют это действие на стенах и потолке.
Элор затягивает платье медленно, но уверенно. И настроение у него странно задумчивое. Я смотрю в зеркало перед собой. На себя. На склонённое над моей макушкой лицо Элора. Он поднимает голову, и наши взгляды в отражении встречаются.
Оставив почти до конца затянутые шнурки, Элор кладёт горячие ладони мне на плечи.
Мы смотрим друг другу в глаза.
Пальцы Элора чуть сжимаются — это мягкое давление на кожу. Жар его тела, овевающий мою обнажённую спину. И чешуйки, щекотно проступающие вдоль позвоночника.
Тепло разливается по коже, охватывает нервы до кончиков пальцев, до мягкого трепета внизу живота.
Мы, отражённые всеми зеркалами, стоим… замерев в этом мгновении, прислушиваясь к ощущениям медленно возвращающейся чувственности. И вроде понимали, что по всем законам драконьей физиологии это обычно происходит после выхода из норы, должно было вот-вот случиться, а всё равно как-то неожиданно, смущающе, трепетно получается — снова почувствовать влечение. И родной аромат теперь вызывает не просто успокоение — он разгоняет кровь, сердцебиение.
Первый раз мы ощущаем это сразу вдвоём, через связь, усиливая эмоции и ощущения друг друга.
Через отражения смотрим друг другу в глаза, и я вижу, как меняется их выражение у Элора, как расширяются зрачки, улавливаю трепет ноздрей. Его желание — яркое, как вспышка. И моё желание. Их безумное смешение. Настолько безумное, что я не осознаю момента, когда Элор рывком разворачивает меня к себе, только соприкосновение наших губ — сумасшедшее, пьянящее, и как моя спина прижимается к холодной поверхности зеркала. Обжигающий контраст между жаром Элора и этой прохладой.
«Ри, Ри, Ри!» — стучит в его мыслях сладко и лихорадочно. Его ладони скользят по моим плечам, груди, бёдрам, поражая вспышками желания, разливаясь волнующим теплом.