Секретарь тайной полиции

Но эта дружба и помощь так и не сумели спасти организацию рабочих от страшного предательства. И должно быть, размышлял Михайлов, виноват в этом он сам, Дворник. Именно он — из сугубо конспиративных соображений — предложил Клеточникову заниматься только делами «Земли и воли», не зарываться в чужой материал, в посторонние и рискованные сюжеты. И вот результат излишней, как оказалось, осторожности: центр всего, а не только рабочего подполья находится под угрозой провала! Если бы Клеточников недавно не проявил самостоятельности, не переступил на свой страх и риск приказа Дворника о невмешательстве в посторонние дела — с подпольем было бы уже покончено! Сейчас покончено!

Какая мрачная история... После первого сигнала Клеточников и Михайлов не смогли сразу поверить в такое гнусное предательство. Они долго сомневались, оттягивали, перепроверяли все еще и еще раз. И все оказалось верным. Провокатор проник в самый центр русского революционного подполья.

«МЫ НЕ ВЕРИМ!»

Михайлов отчетливо вспомнил, как он вызвал тогда Халтурина на свидание.

Степан обещал быть в пивной Волынского на Сампсоньевском проспекте в шесть вечера. Александр пришел туда заранее — надо было приглядеться к обстановке и в случае нужды почистить хвост, то есть избавиться от приставшего на улице филера.

Казалось, пивную взламывало от алкогольных паров, от безобразной ругани, от назойливых признаний в любви к собутыльнику и проклятий заводскому начальству. Но вдруг — вдруг родилась здесь песня.

Это была странная песня — полу-разбойничья, полу-крамольная. Молодой сильный голос, полный беспечной и в то же время грустной удали, выводил грозно:

У нас ножички литые,

Гири кованые,

Мы — ребята холостые,

Практикованные.

Пусть нас жарят и калят,

Размазуриков-ребят,

Мы начальству не уважим,

Лучше сядем в каземат.

Песня разливалась, как бы поднятая страстным вниманием слушателей, и вот уже люди не выдержали, и вот уже хор, четко выбивая ритм, вступил, грянул:

Ох ты, книжка-складенец,

В каторгу дорожка,

Пострадает молодец

За тебя немножко...

В этот момент появился Степан. Песня оборвалась, навстречу ему полетели радостные возгласы — здесь все знали вожака рабочих.

— Надо уходить! — шепнул Степану Дворник. — Меня заметил шпик.

—Где шпик?! — вдруг заревел в полный голос Степан, обводя посетителей строгим взглядом. — Которая сволочь? Этот? — он ткнул тонким сильным пальцем в субъекта с липкими глазами, который исподтишка рассматривал белые, нерабочие руки Михайлова.

— Эй, ты! Ты меня знаешь, дрянь этакая?

Тот, бледный, слегка привстал.

— Тебе кто позволил прийти сюда, в нашу пивную? Ты что, не знаешь, что здесь народ душу друг другу открывает? Тебе жить надоело?

Мастеровые отрывали от столов свои буйные головы и машинально сжимали кулаки: кажись, они Степану нужны?

— Вон отсюда!

Шпик исчез в мгновение ока, как привидение. А удовлетворенный этой маленькой демонстрацией силы Степан пояснил:

— Тут наши владения, тут рабочая окраина. Не беспокойся, меня никакой шпик выдать не посмеет, он поищет добычу в другом месте. Еще ни одна полицейская гадина не захотела у нас стать покойником через сутки после доноса.

Эта внешне эффектная сцена неприятно удивила Михайлова. Удивила именно потому, что он давно знал Халтурина как замечательного, неуловимого конспиратора, который все правила революционной безопасности, выработанные коллективным опытом революционного подполья, сделал законом жизни «Северного союза русских рабочих». Недавно, например, Степан услыхал о «практикумах», устраивавшихся Михайловым, — об обычае Дворника выслеживать товарищей по дороге на конспиративные квартиры, а потом устраивать разнос тем, кто не заметил его слежки, — узнал и сразу же применил такую «тренировку» у себя в союзе. Более того, он попытался выследить на улице... самого Дворника — правда, тот быстро отделался от Халтурина в каком-то проходном дворе и этим вызвал искреннее восхищение Степана.

Но вот теперь Степан, по мнению Михайлова, повел себя чересчур беспечно. Не упоен ли он первыми, действительно замечательными успехами рабочего дела? Такое случается иногда даже с самыми опытными конспираторами — на какой-то миг теряют бдительность, на какой-то час позволяют чувствовать себя в безопасности, в какой-то день начинают видеть во врагах, особенно в доносчиках, просто трусов, которым не стоит уделять много внимания. Михайлову тоже было знакомо это психологическое состояние, и он знал, как оно обманчиво и коварно. Агентами врага на самом деле не всегда движет трусость, иногда наоборот, — это дерзкие люди, которые любят поиграть с опасностью... Третье отделение действует пока что примитивно, это верно, но надзор его за подозрительными людьми профессионален, постоянен, не ослабевает ни на час. Достаточно один раз подпольщику забыться — он попадет в лапы жандармов...