Одним из членов этой группы был Н. Г. Егорычев, первый секретарь Московского горкома партии. Избавление от него в некоторых отношениях было сложной задачей. Во-первых, у Егорычева имелись тесные связи в Московской городской партийной организации, в том числе с рядом секретарей райкомов, которые, как и он, были фронтовиками. Во-вторых, в отличие от Шелепина и Семичастного, Егорычев руководил партийным комитетом, а в партийных организациях существовали определенные процедуры избрания и снятия секретарей. В этом отношении особенно досадным было то, что всего лишь годом ранее, на партийной конференции в марте 1966 года, московская городская парторганизация единогласно выбрала Егорычева своим лидером[759]
.Предлогом для снятия Егорычева послужило его выступление 20 июня 1967 года на пленуме ЦК КПСС, в котором содержались некоторые критические заявления, касающиеся военной политики и состояния обороноспособности страны. Поначалу, полагая, что Егорычев говорил с благословения Брежнева, многие члены ЦК, включая подчиненных Егорычева по Московскому горкому, бросились поздравлять его. Однако уже на следующее утро первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Ш. Р. Рашидов, а за ним и другие выступавшие с трибуны пленума обрушились на Егорычева с критикой. Егорычев тут же выступил с оправданиями и опровержением собственных слов. Но было уже поздно. В заключение Брежнев выступил на пленуме с резкой критикой Егорычева. Егорычеву не оставалось ничего другого, как подать заявление об уходе с должности[760]
.Для того чтобы провести это решение на пленуме Московского горкома, потребовалась некоторая подготовительная работа. Дальнейшее стало хрестоматийным примером новой разновидности политического исключения, не связанного с репрессиями. Сначала на заседании бюро Московского горкома партии были произнесены подготовленные обвинения членов бюро. Ораторы, как вспоминал один из участников этих событий, «доставали тексты и шпарили по написанному»[761]
. Затем на пленуме Московского горкома 27 июня 1967 года единогласно без обсуждения было утверждено решение бюро горкома об освобождении Егорычева от должности[762]. В конце концов формальное исключение Егорычева было подкреплено демонстрацией неформального исключения. Как вспоминал помощник Егорычева, после заседания бюро горкома «вышли в кулуары. Там еще оставались все секретари, члены бюро, и мы сразу почувствовали, что вроде бы образовалась такая стеночка… Николай Григорьевич и я шли как бы в пустоте. К нему никто не подошел. Никто!»[763] На протяжении следующих месяцев бывшие друзья и коллеги Егорычева на публичных мероприятиях или при случайных встречах отворачивались либо делали вид, что не замечают его[764].Ил. 20. Первый секретарь Московского горкома Н. Г. Егорычев выступает на XXIII съезде партии 30 марта 1966 года. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)
Ил. 21. Фотографировать на пленуме Московского горкома, формально утвердившем отставку Н. Г. Егорычева, скорее всего, было запрещено, но все такие собрания внешне выглядели одинаково. На этом снимке — заседание пленума Алтайского крайкома партии, 1972 год. Из фондов РГАСПИ
Егорычев, занимавший одну из влиятельных позиций в советской системе, получил второстепенную должность заместителя министра сельскохозяйственного и тракторного машиностроения, а в 1970 году был отправлен послом в Данию, где оставался до 1984 года. В политическом плане он был нейтрализован. Механика данной акции выявляет две долгосрочные тенденции в природе политического исключения. Во-первых, предъявленные Егорычеву обвинения были лишены политического содержания. Никто не ставил под сомнение его политическую лояльность и не задавал вопросов по поводу его классового или социального происхождения. Во-вторых, несмотря на нейтрализацию Егорычева, это никак не повлияло на его членство в партии. В этом отношении судьба Егорычева отражала общее положение дел. В 1966 году из партии были исключены 63 тысячи человек при общей ее численности 12,7 миллиона. Лишь несколько сотен коммунистов потеряли в этом году партийный билет с формулировками «случайно попавшие в партию», «за притупление политической бдительности», «имевшие связь с чуждыми элементами», «скрывавшие социальное происхождение». В следующем, 1967 году эти мотивы были показательно переименованы: «за антипартийное поведение», «политическую невыдержанность», «притупление политической бдительности», «неискренность перед партией»[765]
.