Секретари. Региональные сети в СССР от Сталина до Брежнева

Такие понятия, как «этнический», «национальный» и «национализм», включают в себя широкий спектр идентичностей и разновидностей коллективных действий, между которыми порой затруднительно провести четкие границы[488]. Национальность представляет собой современную, светскую разновидность массовой идентичности, обычно насаждаемую образованной публикой и политиками и обеспечивающую определенную сплоченность, которая позволяет мобилизовать ее членов на достижение общих политических целей. Наиболее важное различие между этнической принадлежностью и национальностью заключается в том, что последняя функционирует в рамках современного националистического дискурса — учения, согласно которому человечество разделено на нации, причем лояльность к своей нации подавляет все прочие лояльности. Теоретики национализма не сходятся относительно того, в какой момент национальное строительство или проведение национальной политики перерастает в полноценный национализм. Как считают одни, движение можно называть националистическим, если оно формулирует политические требования, которые рано или поздно с большой вероятностью выльются в призывы к созданию независимого государства[489]. По мнению других, национализм — это процесс. Согласно этой точке зрения, формирование национального самосознания — не меньший национализм, чем призывы к созданию суверенного государства, поскольку формирование независимого государства является национальной целью лишь в той степени, в какой она укрепляет государствообразующую нацию. Однако идея нации сама по себе должна непрерывно пополняться и получать этнокультурное содержание[490].

Первые годы послесталинской эпохи были отмечены рядом кампаний за усиление политической или культурной автономии различных национальных групп — кампаний, которым не хватало только требований о создании полноценного суверенного государства[491]. Поначалу, сразу после 1953 года, эти акции были привязаны к проводившейся центром политике энергичной коренизации, направленной на укрепление этнотерриториальных элит и культур. Впрочем, к 1958 году Москва решила, что некоторые из этих кампаний переступили важную черту, и провела ряд серьезных чисток в республиках. С точки зрения центра, лакмусовой бумажкой в случае национализма являлась ситуация, когда этнотерриториальная элита противопоставляла свои интересы интересам не только других этнотерриториальных групп, но и Советского Союза в целом.

Одной из причин такой чуткости режима к угрозе этнической мобилизации служила вытекающая из нее потенциально острая проблема авторитарного контроля. Этническая мобилизация подразумевала обращение к титульной этнической группе как таковой поверх голов членов партии. В некоторых случаях это влекло за собой стремительное распространение коллективных действий, исходящих из национальных целей. Самый известный пример такого рода наблюдался в 1956 году в Грузии, где прошли массовые демонстрации с участием десятков тысяч протестующих, представлявшие серьезную угрозу для общественного порядка, вследствие чего их пришлось подавлять военной силой, направляемой из центра.

У грузинских демонстрантов не было ни явных лидеров, ни сформулированной политической программы. Напротив, в случае двух самых ярких проявлений национализма в 1950‐х годах, в Латвии и Азербайджане, главный импульс к переменам исходил из рядов республиканской партийной элиты. В обоих случаях республиканские руководители выдвигали политические цели, которые совершенно однозначно противоречили пожеланиям центра. Это вызывает вопрос: с какой стати опытные партийные вожди данных республик пошли на нарушение одного из ключевых правил советской системы и бросили вызов Москве? Мы полагаем, что их выбор лучше всего объясняется с точки зрения концепций, изложенных в данной книге. В одном случае, в Азербайджане, республиканское руководство обратилось к националистическому дискурсу как к способу решения проблемы авторитарного разделения власти, позволяющему сплотить членов правящей коалиции вокруг национальных принципов. В другом случае, в Латвии, республиканские вожди взяли на вооружение националистическую повестку дня с тем, чтобы смягчить проблему авторитарного контроля путем привлечения на свою сторону в массе своей враждебное и отчужденное титульное этническое сообщество.

Национальная политика после Сталина

Признаком перемен в национальной политике после смерти Сталина можно считать утверждение Президиумом ЦК КПСС в конце мая — начале июня 1953 года ряда постановлений о западных областях Украины, о Литве, Латвии и Белоруссии. Все четыре постановления были составлены в ответ на предложения Л. П. Берии, подчеркивавшего необходимость противодействия националистическому подполью на этих территориях. Берия призывал к альтернативному подходу, в меньшей мере основанному на репрессиях и включавшему более последовательное взаимодействие с населением[492].