Секретики, Чёртова башня и другие рассказы

К моменту переезда в новый дом, я уже была знакома с Надей и Серёжкой, внуками соседей, живущих слева от нас. Мы познакомились, вместе выгоняя из нашего огорода кур и петуха, принадлежащих их деду и бабушке. Когда я впервые увидела Петуха, просто не могла отвести от него взгляда, настолько красивым он мне показался! Тёмно-коричневое оперенье и длинный хвост с зеленоватыми перламутрово-блестящими перьями. Он был большой и ужасно важный. Иногда Петух замирал, будто догадывался о том, что он очень красивый, позволяя тем самым насладиться созерцанием его «царственной особы». А неподвижный он ещё больше напоминал мне шоколадные фигурки, обёрнутые в разноцветную фольгу, которые нам дарили под Новый год. Я шурила глаза и представляла, что его только что развернули, а небольшие зелёные кусочки фольги так и остались у него на хвосте. Петух, заметив мой к нему неподдельный интерес, стал важно прохаживаться вдоль нашей общей изгороди и, вдруг взлетев на неё, громко захлопал крыльями и несколько раз прокричал:

– Кукареку, кукареку!

Потом, наклонив голову, он посмотрел на меня, будто ждал похвалы. Мне ничего не оставалось делать, как просто захлопать в ладоши… Петух, воодушевлённый такой реакцией, вновь повторил свой трюк и снова огласил окрестности своим звонким голосом:

– Кукареку, кукареку!

Я, радостно прыгая на месте от восторга, вновь зааплодировала новоявленному артисту. Третий раз Петух всё повторил уже в присутствии сбежавшихся на его радостный крик родителей и самой хозяйки пернатого певца. Соседка, словно что-то обдумывая, взглянула сначала на меня, потом на Петуха и проговорила:

– Чудеса! Петя-то мой по утрам и то редко горланит, а тут три раза к ряду!

– Цирк, да и только! – продолжала она удивляться его внезапному вдохновению.

– Дочь, да ты не как Волшебное слово знаешь? – спросил меня отец.

– Волшебное?

– Ну да! Такое рассказывают про людей, которые могут с легкостью находить общий язык с кем бы то ни было. Вот и говорят, что те де знают Волшебное или Петушиное слово. А тут и впрямь получается – слово-то – Петушиное.

Когда отец говорил о волшебном слове, он очень надеялся, что по окончании школы я поступлю в МГУ на факультет журналистики и, работая в какой-нибудь из столичных газет, буду брать интервью и писать правдивые политические очерки… Это была его самая большая мечта. Мечта номер Два… Как я уже говорила, ей тоже не суждено было сбыться. На тот момент времени я была совершенно очарована биологией, а к окончанию школы всерьёз увлеклась генетикой. Поэтому шансов у журналистики было ноль.

Ещё и этот Петух подвернулся!..

– Не, пап! Не знаю я ничего такого. Правда! Просто, Петуха этого я Шоколадным про себя называю… и представляю, что он подарочный. Чего он так раскукарекался, сама не знаю! – ответила я.

Внуки наших соседей были какими-то чересчур домашними детьми, знали мало игр и никогда раньше не совершали длительных «экспедиций», которые так нравились моим друзьям, разъехавшимся по разным домам, в освободившиеся квартиры. Надя и Серёжка постоянно молчали, и невозможно было дождаться от них какой-либо инициативы. Я быстро заскучала в их обществе и, хотя всегда верховодила, мне неизменно хотелось вновь оказаться в своей старой компании.

По другую сторону от нас, в деревянном доме, жила белорусская семья. Мне очень нравился их своеобразный говор и то, что на окнах дома были ставни. С нескрываемым восторгом я наблюдала, как каждый вечер Полина закрывала ставни на ночь. Я представляла, что так дом готовится ко сну. А потом стала придумывать про это песню:

Запахнулись ставенки,
Дом закрыл глаза…
Этот домик маленький
Ночку спит не зря!

Утром он умоется —

Ставни распахнёт…
Дым в трубе появится,
И тепло пойдёт!

Не вспомню уже, сколько же всего сочинила я таких куплетиков для той песни, только сидя на крылечке, я каждый вечер сочиняла новый, а старый сам собой забывался.

Возможно, эти ставни на окнах мне нравились ещё и потому, что у нас в доме всё было по-другому… Моя мама любила, когда в доме светло и много воздуха. И я не помню, чтобы она хоть когда-нибудь завешивала окна тяжёлыми тёмными портьерами. Кроме полупрозрачного и лёгкого тюля наши окна не знали никаких других штор.

У соседей справа было многочисленное семейство. Они, то все вместе съезжались, то уезжали на долгие месяцы в Белоруссию или почему-то в Чимкент. Из постоянных жильцов я запомнила самую старшую женщину, которую все называли Полина, ни сколько не смущаясь по поводу огромной разницы в возрасте. Кроме Полины в доме со ставнями жила её младшая сестра Катерина со своей семьёй. С её детьми мы познакомились, когда прожили в доме уже года два, не меньше. Чаще всего я сталкивалась с Полиной, которая, обращаясь ко мне, говорила:

– Дочка, та где ж твоя матка?