Секретики

Разогревая мне сосиски с зеленым горошком, он рассказывал о Киевской Руси, о князьях, их усобицах, о дружине (он как раз занимался тогда дружинными захоронениями), о половцах, о хане Кончаке – родственнике Игоря, выдавшем свою дочь Кончаковну за его сына, и о многом-многом другом. Вечером он никак не мог успокоиться, хвастался перед дедом, бабкой и мамой моим колом и даже рассказал эту историю по телефону кому-то из друзей. Его особенно восхитило мое сравнение “Слова” с “Песнью о Роланде”. Наверное, это и была моя главная победа на ниве отечественной литературы-истории, после нее ни один доклад, даже на истфаке, не приносил мне столько радости. Свершилось чудо! Я ходил по дому сияя и в школе, конечно, рассказал об этом друзьям, но мой рассказ не произвел на них никакого впечатления. Надо ли добавить, что к литераторше после этой истории я больше не питал никакого уважения.

Историчка наша, впрочем, была еще хуже – в старших классах она так обленилась, что брала учебник и вела урок, зачитывая слово в слово соответствующий параграф. Это называлось “подготовкой к поступлению в институт”.

Странным образом в аттестате, среди моря троек, по истории у меня стояла пятерка. В пятом классе мама, работавшая в Историческом музее, по блату провела весь класс в мавзолей, упросив знакомого милиционера присоединить нас к очереди недалеко от входа. Класс вывели из главных дверей музея, куда мы перед этим ходили на экскурсию по Киевской Руси.

Учительница была очень довольна (это она и попросила маму), видимо, такая идеологически правильная экскурсия особо зачлась ей где-то в РОНО, а нам не пришлось стоять часы в длиннющей очереди.

Мертвый Ленин показался мне маленьким и страшным, как всякий покойник, которых в то время я видел мало и побаивался. И уж точно он не вызвал никакого священного трепета, о котором говорила историчка перед входом. Жутковато внутри было всё: толстые ковры, заглушавшие шаги, полутьма, подсвеченный стеклянный саркофаг и мумия на возвышении. Ей-богу, мумия фараона в Египетском зале Пушкинского музея была куда интересней, не говоря уж о скелетах в курганах, которые мы раскапывали в экспедициях. Но на раскопках были кости, а тут – восковая кукла, и если что и пугало, рождая подколенную дрожь, так это военные, сверлившие каждого напряженным, подозрительным взглядом, и чертов холод, выползавший, казалось, из самых недр отполированного до тихого блеска гранитного здания.

В тот же год мама сводила нас на выставку в отдел оружия. Там нам позволили примерить настоящие шлемы русских воинов, дали подержать в руках мечи, сабли и кремневые ружья стрельцов Петра Первого и даже фашистский автомат! На эту выставку водили только избранных, и историчка, с которой мы на троллейбусе возвращались в школу, несколько раз повторила, что нам очень повезло, похоже, этой особенной экскурсией она тоже очень гордилась.

К тому времени я уже часто бывал в музее. Как-то маме надо было отлучиться, и она отвела меня в отдел восточного оружия, где не было специальной выставки, но тетя Нонна, мамина коллега, разрешила мне подержать кривые сабли с золотыми арабскими письменами на клинках и турецкие ятаганы, поразившие необычной формой и рукояткой, похожей на баранью косточку-астрагал. Елена Гермогеновна, специалист-остеолог, собирала все кости из пронского раскопа. Я помогал ей мыть и раскладывать их в специальные ящики, за что получил в подарок огромный изогнутый кабаний клык, которым очень гордился и даже носил на шее на кожаном ремешке, как настоящий индеец! В отделе восточного оружия было много зловещих кинжалов и хитросплетенных кольчужных доспехов, разукрашенных золотыми и серебряными насечками. Были и тонкие ружья с витиеватыми прикладами, инкрустированными перламутром и серебром, на мой взгляд, никчемные – с такими ружьецами персидские аристократы выезжали на конную охоту. Побывал я и в отделе драгметаллов, где разглядывал резные сердоликовые перстни, аметистовые серьги и богатые цаты, содранные большевиками в разоренных церквях. Эти украшения в виде перевернутых полумесяцев прикрепляли к золотым венцам под ликами особо чтимых икон. Все эти бесценные предметы лежали под пуленепробиваемым стеклом на специальных наклонных стендах, разделенных на ячейки, каждому предмету – своя. В отделе одежды мне показали сюртук Петра Первого – длиннющий и такой узкий в плечах, что, казалось, попробуй я его примерить, он бы на меня не налез. Смотрительница сказала, что Петр был урод, с чем мне почему-то не хотелось соглашаться. Петр был моим тезкой, и он построил Петербург, в котором я тогда еще не бывал, но куда очень хотел попасть.