Секретики

Ереван 12-11-1977 г.

Дорогая Наталья Юрьевна!

Я живу сейчас в Ереване, в гостинице “Армения”. Приехал сюда, чтобы подготовить к печати книжку про армянских художников, талантливых жуликов. Сижу сейчас у открытого (хоть и ноябрь) окна; там, внизу, рычит и сплетничает площадь неизвестного мне названия. Всё это настраивает на философско-поэтический лад, тем более что где-то тут горы со снежным венцом на макушке.

Дорогая Наталья Юрьевна! Мы вот уже много лет практически не встречаемся, но я вспоминаю Вас нередко; само собой – доброй и благодарной памятью. И раз уж я в Москве не буду в день Вашего совершеннолетия, то позвольте мне поздравить Вас издали и стихотворно; проза мне как-то не дается…

Сонет

в честь Наталии Юрьевны Зограф

Палитра у жизни щедра и богата.
Есть краски восхода, есть тени заката,
Есть сумрак страданья, есть призрачный цвет
Неясных стремлений к тому, чего нет.
Цвет в юные годы пигментом ярится,
Меняя оттенки, смеется и злится.
Он резок, колюч, и поэтому часто
Гармонию крушит ударом контраста.
Но жизненный опыт все краски смягчает,
И что-то особое в них проступает.
Чем ближе для нас залетейская сень,
Тем в нашей палитре сильней светотень.
А жизнь, что достойно и чисто прожита,
Душой беспримесному свету открыта!

Будьте счастливы и всегда светлы душой, дорогая Наталья Юрьевна!

Ваш АК

Похоже, бабка не ответила на это завуалированное извинение и признание в любви, но письмо сохранила.

На похороны деда пришли оба ученика. Решительно оттеснив в сторону коллег по институту, они произнесли речи, в которых тепло вспоминали студенческие годы, отдавая должное учителю, научившему их любить и понимать искусство. Затем признались, что сегодня жалеют о разрыве отношений. Бабка, стоявшая рядом, прошептала мне на ухо: “Я всё равно их ни за что не прощу”.

Что же конкретно между ними произошло, так, видимо, и не узнать, но если этот разлад так гложет меня, представляю, как же он мучил деда.

Через год, в 1984-м, умерла бабка, тоже от рака, который она тщательно скрывала от семьи, в том числе и от мужа. В последнее десятилетие жизнь деда с бабкой наладилась, на Беговой воцарились мир и покой, равно как и в нашей семье после обретения собственной квартиры.

24

Чудо наконец свершилось. Мы получили вожделенный ордер! Папа ожил и повеселел – это он выменял ее, трехкомнатную квартиру, в старом довоенном доме с высокими потолками и большими трехстворчатыми окнами. Мы поднялись по лестнице на пятый этаж, и папа открыл дверь огромным ключом. Раньше здесь жили две семьи. Вероятно, они давно готовились к разъезду, а потому за квартирой не следили, разруха в ней была невероятная. Я развернулся, намереваясь уйти, и сказал, что жить в такой грязи невозможно. Мама втянула меня внутрь, предложила присесть на ветхую табуретку, заляпанную масляной краской, и бодро сказала: “Это ерунда, сделаем ремонт, и ты даже не вспомнишь, что тут было”.

Вообще-то я не хотел переезжать. Квартира на Беговой была рядом со школой, но родители меня успокоили – по Ленинградскому проспекту ходил двадцать третий трамвай, добираться до школы было не больше пятнадцати-двадцати минут.