Секретная агентура

В этой тупиковой ситуации Штрик-Штрикфельдт предложил создать Русский комитет, чтобы от его имени обратиться к народу России. Гелен предложение оценил. Надо же было чем-то увлечь Власова. И тот загорелся.

– Давайте манифест сочиним и подумаем, кто войдет в комитет.

Над манифестом работал Казанцев. Перебрал явно, и с идеями, и с языком. Так и лезла профессорская школа. Власов возмущался, читая текст.

– Какая приватизация промышленности, какое, к черту, свободное движение капиталов, какое восстановление прав законных собственников?! Эмигрантские фантазии! Народ русский изменился. Даром годы советской власти не прошли. Бороться надо за справедливость, за права, завоеванные в Февральскую революцию и отобранные большевиками. Бороться против большевиков, против Сталина. Вот что надо показать в манифесте, – вразумлял Власов.

Наконец добились того, что воззвание устроило всех. И Власов поехал в Смоленск, встречаться с местной общественностью. Конечно, повезли. И рядом в купе человек из геленовской службы. В Смоленске встреча с интеллигенцией в областном драмтеатре. Нетопленый зрительный зал, февральский холод пробирает основательно. В зале, наполовину заполненном, местные интеллигенты вперемешку с немцами. Власов держал речь. Обстоятельно отвечал на вопросы. Сказал, что Русский комитет, который он возглавляет, ставит своей задачей заключить с Германией договор о сотрудничестве, что, мол, до войны у нас, у русских, не было возможности подняться против большевиков, нам была нужна помощь, теперь она есть – немецкая армия, что теперь их интересы будет защищать он и что он добровольно перешел на сторону немцев, а для того, чтобы победить, ему нужна их помощь и доверие, за которыми он и приехал в Смоленск.

В зале среди немцев и местных интеллигентов сидел Георгий Околович, эмиссар НТС, который здесь, в Смоленске, обосновался с конца 1941 года. Его квартира на улице Декабристов, 24, стала оперативным центром для всех групп НТС, действовавших на оккупированной советской территории. Он как резидент руководил ими, обеспечивая впрок пропагандистскими текстами и системой связи.

Там же в драмтеатре, после всех речей, Околович за кулисами представился Власову. Проговорили минут сорок. Околович все рассказывал о делах НТС здесь, на оккупированной земле – в Смоленске, Брянске, Минске, Могилеве. «Надо сотрудничать», – не уставал повторять Околович. Власов устало кивал. Вдруг оживился: да ведь это целая сеть, если Околович не врет, ее можно превратить в группы русского комитета на местах. Может так и партия получится?

Расстались довольные. Окрыленный Власов вернулся в Берлин. Но скоро опять впал в меланхолию. Развернуться не давали. Генеральный штаб так и не смог пробить идею Русской освободительной армии, подчиненной Власову. А незабвенный Штрик-Штрикфельдт не уставал повторять: пропаганда, пропаганда, и еще раз пропаганда. Чем больше русских военнопленных согласиться служить в частях вермахта, тем лучше для него, Власова.

Так прошли и 1943 год, и половина 44-го. Германия катилась в пропасть. А с ней ее союзники, все сочувствующие и сопереживающие. Будущее становилось туманным и тревожным. Главный вопрос, который преследовал Власова днем и ночью: «Что делать?» В этой сумятице и мыслей и чувств отводил душу с «энтеэсовцами». Собирались у Байдалакова, как правило, еще был Казанцев. Пили, жестоко спорили, крыли на чем свет стоит немцев, прозевавших свою победу. И снова: «Что делать?» И Казанцев подсказал выход: «Надо идти к СС. Теперь Гиммлер решает все. Он поймет идею русской армии под вашим началом против Сталина».

Вспыхнул Власов. Разве мог он забыть переданные ему Штрик-Штрикфельдтом слова Гиммлера, когда он, выступая перед офицерами СС еще в октябре 1943 года, обозвал его, Власова, «свиньей», «подмастерьем мясника», и объявил наглостью его заявление: «Россия может быть побеждена только русскими». Насчет «свиньи» и наглости – это в стиле СС. Аристократы из службы Гелена так не выражались. Хотя Власов, вечно пропахший водкой и луком, был им неприятен, но они сдерживались – все же «союзник». Хотя в душе и кляли Гиммлера, но зачастую так же и думали – «свинья и будет свиньей, даже в ранге «союзника». И все же главное – не в прозвищах. Суть в том, что аристократы из армии были беспомощными хозяевами. И здесь, на очередной пьяной встрече, случился такой диалог.

Власов: «Да Гиммлер больше всего сделал, чтобы замысел русского освободительного движения, который «пробивали» наши друзья из Генштаба, «похоронить. Он же категорически против самостоятельной силы – русской армии».

Казанцев. «Сейчас не та ситуация, чтобы быть против. Сейчас они готовы принять любую силу в помощь. Гиммлер! У него возможности, реальная власть, ему Гитлер доверяет больше, чем генералам из армии. У Гиммлера и программа сейчас перспективная: европейские нации должны сплотиться в борьбе с большевиками, и ядром этого сплочения должны стать СС. Гиммлер, и только Гиммлер наш союзник».