Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов

Позже, однако, пришли некоторые критические замечания. Царь, видимо, был действительно доволен и нашел сначала только одну ошибку: казарма лейб-гренадерского полка была 14 декабря не на Выборгской стороне, как писал Корф, а на Петербургской. Зато великий князь Михаил Павлович рассердился на упоминание о его разговоре с братом перед 14 декабря: Михаил говорил тогда об опасности отречения Константина и второй присяги: «Когда штабс-капитана производят в капитаны, это в порядке и никого не дивит; но совсем иное дело – перешагнуть через чины и произвесть в капитаны поручика. Как тут растолковать каждому в народе и в войске эти домашние сделки и отчего сделалось так, а не иначе»[38].

Увидев, пусть колеблющийся, интерес верхов к теме, Корф просил критических замечаний примерно у сотни читателей 25 экземпляров и находил, что «нужно работать, пока не доищусь и не исчерпаю всех доступных мне источников»[39]. Понятно, он имел в виду официальные, правительственные источники, вовсе не предполагая как-то отразить мнение другой стороны – самих декабристов.

23 января 1849 года, через месяц после завершения первого издания, расторопный историк уже приготовил обновленный текст, который отправился к «главному редактору» – Александру, а от него к Николаю I. Последовали новые поправки и пожелания. Между прочим, о материалах, представленных генерал-адъютантом Башуцким, Николай I и А. Ф. Орлов отозвались, что тот «все наврал и выдумал»; прочитав воспоминание генерала Сухозанета о том, что 14 декабря на площади были холостые выстрелы, царь, как известно, отозвался: «…кончено пятью выстрелами, но действительными и решительными». Тут Корф намекнул царю, что хотел бы иметь для нового издания частную переписку членов Императорского дома и некоторые секретные бумаги. Николай отвечал: «Переписку нашу мудрено собрать, не знаю где»[40]. Между тем главные письма 1825–1826 годов находились, конечно, в Зимнем дворце, но царь, возможно, не желал их показывать, опасаясь открытия некоторых нежелательных подробностей (отношения с Константином, страх перед завтрашним днем и т. п.)[41]. Некоторые же новые секретные бумаги Корф получил после кончины Михаила Павловича (в том же 1849 году) и из других источников.

Рассказывая о подготовке второго издания, Корф умалчивает о том щекотливом обстоятельстве, что именно в это время он был активнейшим деятелем в одном из худших николаевских цензурных учреждений – «Бутурлинском комитете» и, по словам ядовитого придворного острослова князя А. С. Меншикова, «из косвенного доносчика сделался явным».

Запреты на всякие упоминания о прежних бунтовщиках еще более усилились, и Корф усердно наблюдал за их выполнением, при этом сохраняя исключительные права официального тайного историографа.

Когда другой исследователь – Висковатов, писавший историю Измайловского полка, – хотел ввести в свой труд некоторые подробности (конечно же благонамеренные) о 14 декабря, Корф наложил вето: «Многое сказать в ней [книге] едва ли можно, а сказать только кое-что, выборочно, неудобно»[42].

Цензурные холода замедляли в конце концов даже второе издание Корфова труда. Было собрано уже немало нового, но требовался очередной всплеск интереса высших особ к этим сюжетам.

Только в конце зимы 1853 года наследник сказал автору о необходимости нового издания: очевидно, была потребность утвердить выгодную для Романовых версию в умах узкого, но влиятельного круга читателей.

18 марта 1853 года Корф представил текст, но опять события мешают – Крымская война.

Лишь в феврале 1854 года вышло второе секретное издание (Огарев позже смеялся над терминологией Корфа: «Как будто можно назвать изданием то, что не издано для публики! Что держится в секрете, не есть издание… Что это – неуважение к публике или непонимание слов?»[43]).

Сочинение 1854 года имело 290 страниц (против 168 в 1848 году) и называлось «Четырнадцатое декабря 1825 года»[44].

К концу «тридцатилетнего молчания» материалы о секретных событиях, как и прежде, накапливались втайне, в недрах противостоящих общественных партий. Ссыльные декабристы и носители передовых идей середины века не знали о труде Корфа; Корф не знал и вряд ли хотел знать о тайных попытках ссыльных и осужденных составить свою историю событий.

Однако пройдет немного времени, и борьба вокруг «памяти кровавой» выйдет наружу и сделается важным элементом общественного подъема, начавшегося после смерти первого врага декабристов.

Глава II. «Не время ли теперь?..»

Ведь не посредством же немоты, инквизиции, ссылок и кнута могут совершаться реформы!

А. И. Герцен

На второй день после смерти Николая I Корф писал его сыновьям об истории 14 декабря: «Не время ли теперь… огласить эту повесть перед целою Русью?» Александр II ответил: «Теперь еще не время»[45].