Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов

Не стремясь подробно осветить все оттенки общественно-политических мнений о наследстве XVIII века, отметим только их широчайший спектр – от охранительной позиции Устрялова до революционно-демократического подхода «Современника». Обратим внимание также на разнообразие сюжетов – от публикаций документов, вышедших из-под пера самодержцев и их верных адептов, через различные направления просветительства, оппозиции – к революционной платформе Радищева.

В этих исторических условиях среди важных публикаций и дискуссий выходили в свет различные Вольные издания, посвященные как «вчерашнему дню» – первой половине XIX века, – так и «позапрошлому времени» – XVIII столетию. Связь с борьбой за былое, которая велась в самой России, здесь очевидна – обсуждаются те же вопросы, почти тот же круг лиц. Как известно, различные размышления о месте XVIII века в русской истории находятся едва ли не во всех крупных сочинениях Герцена периода вольного книгопечатания. Остановимся подробнее на одной из важнейших проблем, представленной как в легальной, так и в бесцензурной печати, – на соотношении различных групп и течений русской мысли XVIII века.

В Вольных изданиях появляются сочинения и биографии разных исторических деятелей предшествовавшего столетия. Символично, что в одном и том же 1858 году Вольная типография Герцена опубликовала два секретных сочинения с прямо противоположных полюсов русской жизни – «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева и «Записки императрицы Екатерины II». Между ними – Е. Р. Дашкова, Н. И. и П. И. Панины, М. М. Щербатов, Д. И. Фонвизин и другие мыслители и деятели[144]. Такой широкий охват лиц и мнений был достигнут не сразу. Даже один из самых просвещенных людей той эпохи – А. И. Герцен до 45-50 лет не знал многих важнейших памятников русского свободомыслия. В первом крупном очерке освободительной борьбы – известном труде А. И. Герцена «О развитии революционных идей в России», написанном в 1850 году, – за главой «Петр I» (Г. VII. 170–192) сразу следует раздел «1812–1825». Правда, вторая часть главы о Петре посвящена общественной мысли второй половины столетия, и, конечно, нужно учитывать, что работа предназначалась для западных читателей, но все же круг чтения, знаний, представлений Герцена о временах отцов и дедов обозначается достаточно четко. «Цивилизации» Екатерины II противопоставлены Пугачев и московский «чумной бунт» 1771 года. Посредине же упоминается о «французской философии на русской почве» и первых шагах литературы, которая «по сути дела являлась лишь благородным занятием нескольких умных людей и не оказывала никакого влияния на общество» (Г. VII. 189).

Впрочем, уже в 1850 году Герцену ясно, что в XVIII веке находятся некоторые истоки современного свободомыслия. О Н. И. Новикове говорится, что он «был одной из тех великих личностей в истории, которые творят чудеса на сцене, по необходимости погруженной во тьму, – одним из тех проводников тайных идей, чей подвиг становится известным лишь в минуту торжества этих идей». О Д. И. Фонвизине: «Ум сатирический, видел изнанку вещей; он горько смеялся над этим полуварварским обществом, над его потугами на цивилизованность… неутомимый протест неотступно преследовал эту аномалию. Он был горячим, беспрестанным».