Секретная миссия

— О, да он мне просто был не нужен, — возбужденно проговорил Харрингтон. — Вот вы — другое дело. Во-первых, вы должны сказать мне, говорили ли кому-нибудь о своих подозрениях насчет черной мессы и братства. Во-вторых, я подержу вас у себя до полнолуния, до следующей службы. Думаю, если принести в жертву дьяволу мужчину, это подтолкнет его к действию в моих интересах. Кстати, члены братства не знают, какова цель жертвоприношений. А это революция в Британии. Что-то она запоздала. А им кажется — это пустая забава.

Девениш смотрел на Харрингтона и не верил своим ушам.

— Вот уж забава так забава! Только можно ли назвать так принесение в жертву девушек, убийство вашего камердинера и несчастного Фолкнера? Значит, и меня вы решили внести в список своих жертв? А вы уверены, что ваши «братья» пойдут на убийство представителя высшей аристократии?

Харрингтон засмеялся.

— Я вижу, вы по-прежнему меня недооцениваете. Они и знать не будут, кого приносят в жертву, Вы будете в маске и в одежде, приличествующей великой церемонии, а посланник дьявола, то есть я, скажет им, что это предатель, который пытался донести на них властям. Так что они с восторгом вынесут вам смертный приговор.

— Вы так думаете? А я, значит, буду молчать как мышь.

— Зря паясничаете. В церкви вы над Богом не насмехаетесь, не будете насмехаться и над дьяволом в его храме. Мы заткнем вам рот кляпом.

— Ваша изобретательность просто поразительна. Прежде чем вы преподнесете меня дьяволу, могу я узнать, что за маску вы на меня нацепите?

— Архангела Гавриила, конечно, — в голосе Харрингтона звучали нотки сожаления. — Я просто удивлен. Чтобы человек вашей учености спрашивал об этом…

— Человек моей учености удивляется, что он тут вообще делает, — прервал его Девениш. — Какой-то ярмарочный балаган, недостойный людей, которые вроде бы считаются здоровыми…

Он не договорил. Харрингтон наотмашь ударил его по лицу.

— Больше никаких насмешек, Девениш, над моим господином и теми, кто ему поклоняется.

Девениш с трудом заставил себя сдержаться, видя, что один из лакеев уже двинулся к нему.

— Скажите своим бандитам, — произнес он ровным голосом, — что их вмешательство не потребуется, я не собираюсь пока давать вам оплеуху, как вы того заслуживаете. Я хотел бы перейти к делу. Первое, я не намерен говорить вам, сообщал ли я кому-либо о ваших преступных деяниях, и, второе, я не намерен становиться жертвой дьяволу ради пустой забавы своих глупых соседей. Как это сделать, пока не знаю, но я человек сообразительный, и у меня есть несколько дней, чтобы что-нибудь предумать. Это все.

С этимй словами Девениш повернулся спиной к Харрингтону, который, решив, что большего ему не добиться, приказал скучным голосом:

— Уотти, пусть лорда Девениша поместят в камеру, и поработай над ним, может, он передумает. Только поосторожнее, я не хочу никаких открытых ран. И он должен быть в состоянии идти на собственных ногах к своему концу и триумфу дьявола.

— Будет сделано, сэр, — проговорил парень богатырских размеров, на звероподобной физиономии которого было написано неудовольствие оттого, что ему не позволяют разгуляться во всю мощь. — Давай иди, — прорычал он, хватая Девениша за руку.

Граф вырвался.

— Держи свои грязные лапы подальше от меня, Я не настолько глуп, чтобы пытаться бежать от трех мордоворотов. Иди вперед, я за тобой.

— Вы меня разочаровали, Девениш, — прокричал ему в спину Харрингтон. — Я полагал, вы будете держаться мужественно. А вы самый заурядный трус.

— Трус — может быть, — повернулся к нему Девениш. — А вот заурядный — ни в коем случае. Тут вы ошибаетесь.

Как ему хотелось быть и в самом деле таким бесстрашным, как на словах… особенно позже, когда гигант и его подручный помельче били его и ничего не добившись, ушли, оставив стонать от боли и бессилия на полу камеры.

Громила, прежде чем уйти, прокричал:

— Не надейся, что так и будешь молчать! Вот пойду к хозяину и упрошу его разрешить мне действовать по настоящему, тогда и посмотрим, какой ты смелый.

Может быть, и вовсе не смелый, подумал Девениш. Когда его били, он пытался вспомнить, как маэстро фокусник учил его преодолевать боль. Самое трудное — отвлечься от боли и держать язык за зубами.

Чтобы не думать о своем отчаянном положении, Девениш попытался размышлять о другом. Он вызвал в памяти лицо Друсиллы и ее изящную фигурку… они сидят вдвоем с ней в саду Лайфорд-Хауса… светит солнце… поют птицы… Когда его мучитель, взбешенный, ворвался в камеру, то увидел, что Девениш спит с улыбкой на лице.

Громила пинком разбудил милорда, заставил его подняться и связал ему руки за спиной.

Никто не знал, что Девениш пытается проверить, получится ли у него старый трюк. Надо было держать руки так, чтобы тот, кто их связывал, не мог догадаться, что жертва сумеет освободиться в любой момент.

Девениш пока не собирался бежать, но было приятно убедиться, что все получается.

А пока его беспокоило другое: когда Роб Стэммерс поймет, что его друг пропал, и что предпримет, если он, конечно, не член братства…