секретная музыка

Что отзвенел трамвай,

А тридцать линий навсегда

И наш последний рай.

Ψаломъ г҃ [Слеза Ерофеева]

Проснулся рано, прошел сквозь листву,

побрел не глядя, словно в бреду,

зная точно, куда я приду.

Все тропы ада ведут в [Базарорду].

Заколбасившись, аки грешник, хитро,

видя в лицах гаснущий свет,

помня — за мной ничего нет,

я вошел с запада и спустился в метро.

Ближе к центру испытываешь покой,

даже конь говорит: у меня нет сил.

Забыв свое имя, я жил

на Бабушкинской, Курской и Беговой.

Ничего страшнее Чистых прудов

(и таких не бывает грехов).

Эй, есть ли кто-нибудь в этих гробах,

в этих мерзлых каменных коробах.

Я живу в [Базарорде] уже четыре

с половиной года. Грехам моим

несть числа. Казним

по-всякому. Забыл о море и мире.

Но бульварным кругом в желтой листве

сходя, где звездатой кониною тащит,

я живых научился видеть и настоящих

среди тех, кто бродит в [Базарорде].

У Охотного ряда, где я промеряю дно,

всякий демон свой тычет обрез.

Если б каждый десятый воскрес,

то меня б затоптали в говно.

И, нежно-розовый, как будто не смердит;

взорвал бы на хуй, да ЮНЕСКО не велит.

Вот мой посох, моя сума,

кто здесь сходит с ума.

Завтра отпустит раба Твоего,

и я вытряхну прах из ботинок прямо за бкадом.

Океан по колено тому, кто простился с адом,

и свободен будет не взявший здесь ничего.

Ино я, Петрович, еще побреду

в Борисоглебское, где все виды путей на небо

обретают в сельпо с вином и хлебом

и локальные нимфы пляшут в саду.

Даже если из тех, кто давно не могли б,

ты забудешь землю свою и горе

утонув в ярославском небесном море

посреди летящих в воздухе рыб.

Выходя из сельпо, продолжаешь идти

глядя под ноги, не думая о пути.

Потому что теплые дни заступают ночь,

и ничто не держит, не гонит прочь.

Александрия

Зимой, когда замерзает болото

И можно выйти из сел погонять медведей,

Прогуляться немного и пострелять соседей,

Чтоб не стучать о стакан зубами,

Самое время вспомнить родную культуру,

Водку, наливку и прочию политуру,

Время забыть лозу винограда

И к корням вернуться, истокам, глубинам,

В теле сирокко разлить голубиный,

Время себе заказать погоду,

За недостатком печи забраться под одеяло,

Вместо свечи поставить сверху бухало

И пережить полгода зимы,

Остальное забыв, бестревожно

Став образом жизни, когда она невозможна;

Медленным зноем бредущих в песках Китая,

Засыпая, слонов считая,

Стужу, мраз бытия, огибая,

Проведя городами псоглавцев,

Диких бабищ, в Александрии краях, огнеядцев,

Время вывести их к Синаю,

Где под подушкой лежит Израиль,

Где-то в ногах непокорно шуршат арабы,

Теплое море шумит на остальном пространстве,

Чайки, зимуя не там, над одеялом летают,

В Эвбею летят, Ионию, Эолиду,

Трепетом крыл печаль разгоняя;

Так и бредут слоны…

Псалом 1

God bless the U.S.A.

W. H. Auden

1. Господь, благослови оплот свободы

На том краю земли. Мне всё равно,

Но вечерами, когда я выхожу

С Кодрянкой на Фонтанку, я шепчу:

Средь беспредельной пустоты

Благослови оплот, благослови…

2. « Ты откроешь бутыль и пойдешь на Васильевский остров,

Дабы, сидя на крыше, грустя, но глотая напиток,

Потерять свою память и последние мысли,

Только так Я услышу твои псалмы и молитвы.

Я люблю всех людей, но ты Мне внушаешь усталость,

Потеряй остатки души, посмотри на природу,

Выпей, выпей чуть-чуть, выпей самую малость.

Тихий ветер шевелит власы, ты похож на пророка,

Только жаль, что бутыль исчерпалась до срока.

И бутылка пустая твоя не падает с крыши,

Ветер тихо поет и крышу колышет.

Он и правда летун — свое имя на небе пишет,

Вот и кончилась жизнь, и ты дышишь спокойней и тише.

∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙

Сейчас Я тебя и услышу ».

3. « Обломайся! Ты больше не вымолвишь слова,

Будешь город навеки немой, покуда

Продолжается время и ниоткуда

Полосатая волн шелестит прекрасная мова.

И ты скажешь: мне больше никто не нужен,

Прости Господи Богородица и святые,

Отсчитали время мое часы золотые,

Ничего окромя прошлогодней не помню стужи.

Я теперь только шум этих улиц, фигня, погудка,

Рыжих листьев озноб, печаль вокзала,

Эхо слов, что тоска сказала,

Исчезающее как будто.

Неприметный, как “бля” в “рублями”,

В большом городе потерявшийся ангел,

Обретающий снадобье в склянке

Улетающий коноплянник.

Бог с тобою, Пергам и Смирна,

Спи спокойно, Багдад и Киев,

Нынче ангелы все никакие,

Всё отстой, и цена нам гривна ».

4. « Ты закуришь сейчас, из кармана достав, сигарету,

Чтоб последние ангелы нас сберегли от потопа,

Потому как лабают Колтрейна твои серафимы,

Навсегда улетая, что дикие гуси,

И покойный Шаляпин завел свое умираю.

Видно, время пришло за новой бутылкой,

Чтоб распить ее, спуститься медленно с неба… »

5. « Ни укромного места, ни в гости к подруге,

Всюду толпы густые, на лицах у них выраженье,

Я достану сейчас из кармана левиафана,

И твой город, как сам ты, уже не уйдет от расплаты.

Впроччем, скоро всем нам выйдут последние сроки,

В пиджаке сто рублей, а возле храма футбола

Наркоманы, нацисты, поклонники рок-н-ролла,

Извращенцы, маньяки; проповедь здесь неуместна.

Мы пойдем, Я и ты, по Большому проспекту,

Ты уже про бутылку забыл, ничего нам не надо… »

6. « Будь душой, как последний сикарий в Масаде,