Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов

В тот год за счет начала масштабных «чисток» в центральном аппарате ГПУ продолжилось возвышение «новых людей», в частности Менжинского и Ягоды. Став замначальника СОУ, Ягода присматривает подходящего человека, чтобы переместить его в оперативный отдел, занимающийся обысками, арестами и наружным наблюдением; Ягода после истории с арестом Мясникова и резолюции X съезда о запрете внутрипартийных фракций и групп прекрасно понимает, что вскоре Кремлю понадобятся именно услуги оперативного отдела для использования в верхушечных, «дворцовых» интригах. Начальник Оперотда Хаскин Ягоду чем-то не устраивал, в итоге Хаскин ушел во внешнюю разведку, а его с 1 июля 1921 г. сменил Иван Сурта. Судя по биографии, Сурта являлся выдвиженцем Менжинского: крестьянин-белорус, он, подобно Ломоносову, прибыл на учебу в Москву и в короткий срок одолел университетский курс, окончив 2-й МГУ. В будущем он станет наркомом здравоохранения Белоруссии, в 1936 г. его выберут президентом Белорусской академии наук; в следующем году его арестуют и затем расстреляют. Ягоде эта яркая, самостоятельная личность на столь важном, с его точки зрения, посту была как кость в горле. Он вновь проявляет свое расположение к Паукеру; в декабре 1921 г. тот с легкой руки Ягоды возглавил 15-е спецотделение Особотдела, а всего через месяц по совместительству он уже замначальника Оперода. Присмотревшись к деловитой оборотистости Паукера, который оказался большим мастером по снабженческой части, Ягода в мае 1923 г., когда внимание Дзержинского было поглощено очередным витком внутрипартийной борьбы, добился перевода Сурты начальником отдела Политконтроля (этот отдел занимался перлюстрацией почтово-телеграфной корреспонденции и взаимодействовал с официальной цензурою — Главлитом). Освободившееся место во главе Оперода на 13 с лишним лет занял Паукер. Этот человек в чужой для себя стране (по происхождению он был венгерский еврей, женатый на красивой полячке), совершенный «интернационалист», имел психологию законченного кондотьера, готового на любые преступления, ему и самое грязное дело было нипочем. Ягоде в его дальнейшей политике как раз такой и был нужен.

Так Ягода подготовился к внутрипартийной борьбе. А она тем временем все разгоралась. Зиновьев и Каменев спешили использовать итоги «литературной дискуссии», чтобы покончить, наконец, с Троцким. Ленинградская парторганизация, руководимая зиновьевским ставленником Евдокимовым, потребовала исключить Троцкого из партии за «ревизионизм» и «меньшевизм». На январском Пленуме 1925 г. Каменев внес предложение вывести Троцкого из Политбюро. Однако большинство членов «семерки» (Бухарин, Сталин, Рыков, Томский и Куйбышев) выступили против обоих предложений. Во-первых, им не понравилось, что Зиновьев и Каменев ставят этот вопрос перед Пленумом в обход остальных членов «семерки». А во-вторых, они разумно опасались, что если сегодня Зиновьев публично называет «дохлой собакой» недавнего кумира Троцкого, то завтра он может так же поступить с любым из них. Сталин очень точно выразил эти настроения в своем заключительном слове на XIV съезде партии:

«С чего началась наша размолвка? Началась она с вопроса о том, «как быть с Троцким». Это было в конце 1924 года. Группа ленинградцев вначале предлагала исключение Троцкого из партии. Я имею тут в виду период дискуссии 1924 года. Ленинградский губком вынес постановление об исключении Троцкого из партии. Мы, т. е. большинство ЦК, не согласились с этим (голоса: «Правильно!»), имели некоторую борьбу с ленинградцами и убедили их выбросить из своей резолюции пункт об исключении. Спустя некоторое время после этого, когда собрался у нас пленум ЦК и ленинградцы вместе с Каменевым потребовали немедленного исключения Троцкого из Политбюро, мы не согласились и с этим предложением оппозиции, получили большинство в ЦК и ограничились снятием Троцкого с поста наркомвоена. Мы не согласились с Зиновьевым и Каменевым потому, что знали, что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови — а они требовали крови — опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, — что же у нас останется в партии? (Аплодисменты)».[206]

В этом случае Сталин, пожалуй, впервые на публике использовал свой излюбленный в дальнейшем прием — приписывать собственные тайные замыслы своим противникам. Однако и Зиновьев оказался мастером политической интриги. Назвав позицию Бухарина, Сталина и других в вопросе о Троцком примиренчеством, обвинив после распада «семерки» своих недавних союзников в «полутроцкизме», Зиновьев неожиданно сменил свой внутриполитический курс, взяв на вооружение все идеи Троцкого о возврате к «военному коммунизму», хотя еще недавно сам критиковал Троцкого за то, что тот своею политикой настраивает крестьянство против Советской власти.[207] Вскоре Зиновьев на том же XIV съезде бросит лозунг: «Назад к Ленину!».