Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов

Как и ожидал Сталин, в Сером доме в Москве хватило глупости повестись на эту приманку, ведь там давно ждали случая спровоцировать новое Сараево в видах Мировой революции. Уже 8 июня принято постановление Политбюро, которое создало специальную комиссию в составе Бухарина, Рыкова и Молотова. Постановление предусматривало, помимо прочих мер, следующее: «произвести массовые обыски и аресты белогвардейцев» и «после правительственного сообщения опубликовать сообщение ОГПУ с указанием в нем на произведенный расстрел 20-ти видных белогвардейцев…».[381] Вслед за этим опубликовано сообщение ОГПУ о том, что в ответ на убийство Войкова 9 июня расстреляно без суда и следствия 20 человек: Долгоруков, Эльвенгрен, Малевич-Малевский и др.[382] Расстрел двадцати послужил началом так называемой июньской операции ОГПУ, результатом которой явились, в частности, до 20 тыс. обысков и 9 тыс. арестованных.[383] Эта волна репрессий вызвала бурю негодования за рубежом, в частности, со стороны лидеров социалистического и рабочего движения, направивших даже письменный протест главе советского правительства Рыкову.[384] Лидеры левой оппозиции Троцкий и Зиновьев бросили упрек правительству Бухарина-Рыкова в том, что оно, всем жертвуя ради Мировой революции, окончательно рассорилось с общественным мнением Запада, поставив СССР на грань поражения в случае войны. В ярости Бухарин и Рыков ответили тем, что провели через Политбюро роковое решение о выведении Троцкого и Зиновьева из состава ЦК на одном из ближайших Пленумов, на что, собственно, и рассчитывал Сталин. Молотов 20 июня телеграфировал в «Зеленую долину»: «Большинством принято решение о выводе из ЦК двоих».[385] Вбив тем самым мощный клин между Бухариным и лидерами левой оппозиции, Сталин сразу потерял интерес к Июньской операции, холодно бросив Менжинскому в шифротелеграмме 23 июня: «За сообщение спасибо. За указаниями обратитесь в ЦК».[386]

Ничего не знавший об этом Евдокимов тем временем явился в Москву доложить о начале следствия по Шахтинскому делу, которое предусматривало, между прочим, арест работавших в угольном управлении иностранных специалистов — английских подданных и граждан Германии — в качестве «шпионов». Не искушенный в интригах и опоздавший к завершению Июньской операции провинциал нарвался на грубый окрик раздраженного Ягоды, обвинившего его в «головотяпстве» и «методах 1918–1919 годов». Похоже, начальник СОУ ГПУ разнес Евдокимова на каком-то совещании, где столичные чекисты подняли полпреда по Северо-Кавказскому краю на смех: «Чепуха все это! Раздули дело!».[387]

Недоумевающий и опозоренный, злой на Ягоду, вернулся Евдокимов на юг. Однако при посещении «Зеленой долины» он услышал от Сталина слова поддержки: «Когда окончишь дело, пришли его в ЦК». Окрыленный Евдокимов бросился в свой кабинет: «Вернулся я, собрал братву, извиняюсь за выражение, товарищей… говорю — так и так, беритесь. Взялись мы за это дело, крутили, крутили, однако не сумели доказать в то время вредительство, арестованные не «раскололись»…».[388] Это остановило Евдокимова ненадолго. Еще полгода людей мучили бессонницей, угрожали, запугивали и обманывали. Наконец, к концу 1927 г. следствие приняло почти законченный вид. К десятилетию органов ВЧК — ОГПУ в декабре Евдокимов получил третий орден Красного Знамени.

Спохватившийся Ягода изменил свое отношение к происходящему. Видя, что Евдокимову покровительствует Сталин, он заподозрил, что Сталин вообще видит в прытком чекисте нового, взамен Ягоды, начальника СОУ ГПУ (через два года опасения Ягоды подтвердятся). Не выходя из политической орбиты Бухарина-Рыкова, Ягода сделал определенные шаги к тому, чтобы улучшить отношения и со Сталиным. При этом он использовал слабое место тиранов всех времен: опасение за свою жизнь. Зная болезненную подозрительность Генерального секретаря ЦК, Ягода 5 октября — еще до награждения Евдокимова, но когда стало уже очевидно, кто инициирует раскрутку Шахтинского дела, — вместе с Дерибасом явился на прием к Сталину и сообщил ему, что на него готовится покушение со стороны партийной оппозиции. Сталин, не желая повторять участь других безвременно погибших вождей, всерьез озаботился своей охраной.[389] С этого момента он на долгие годы становится добровольным пленником начальника Оперода Паукера, который определял даже, в какой школе учиться детям Сталина, а те должны были письменно отчитываться перед ним о проведенном дне и выпрашивать чернила для занятий.[390] Вальтер Кривицкий отмечал: «Фабрикация таких дел была любимым занятием ОГПУ. Убедив вначале аппарат большевистской диктатуры, а затем и лично Сталина в том, что их власть держится исключительно на неусыпной бдительности ОГПУ, оно так расширило свое всевластие, что в конце концов превратилось в государство в государстве».[391]