О том, что Баркер был правительственным шпионом, косвенно говорит тот факт, что в руки властей попали едва ли не все письма, которыми обменивались Норфолк и шотландская королева. Баркер доставил Норфолку по поручению Лесли присланные из-за границы письма Ридольфи и даже послание папы Пия V, добытое, конечно, тем же ловким флорентийцем. Норфолк не отрицал ни встречи с итальянцем, устроенной Баркером, ни получения писем от Ридольфи и Пия V, но придавал всем этим эпизодам совсем иной смысл. С банкиром Ридольфи он беседовал в течение часа, но по чисто денежным делам, а — вовсе не о заговоре и плане вторжения испанских войск. Инструкции, которые от него получил итальянец, были такого же рода. Баркер утверждал, что было не одно, а два свидания герцога с итальянцем. Норфолк отрицал это и заявил, что он был крайне разгневан, узнав, что Баркер по наущению Ридольфи и действуя от имени Норфолка установил связь с испанским послом Деспесом. Быть может, здесь герцог приблизился к главному «нерву» сложной игры лорда Берли. Далее, говоря о принесенном Баркером расшифрованном письме Пия V, Норфолк заметил, что из этого письма следовало, будто оно является ответом на письмо герцога, которое тот и не думал посылать и которое, следовательно, было подделано и послано как бы от его имени. Нельзя исключить того, что Норфолк здесь не лгал и снова приблизился к пониманию механизма направленной против него интриги. Наконец, когда ему много раз повторяли, что против него имеются совпадающие показания лиц, находящихся в заключении и не имевших возможности согласовать свои признания, герцог ответил: «Они не согласовали свои признания, направленные против меня, однако один из них сообщил другому, и так эти сведения переходили у них от одного к другому».
Норфолк не отрицал и получение от Баркера расшифрованного письма Ридольфи — письма к «40». Однако, по утверждению герцога, в нем речь шла о денежной помощи, которую Альба был готов оказать Марии Стюарт. На замечание прокурора, что два независимых свидетеля — Баркер и епископ Росский — независимо друг от друга засвидетельствовали изменническое содержание письма, Норфолк резонно возразил, что тот же Баркер и Кэтберт, секретарь епископа Лесли, которому удалось бежать во Францию, могли, зная шифр, написать, что им вздумается. Прокурор допытывался, почему Ридольфи вообще писал герцогу. Обвиняемый возразил, что ему это неизвестно, он получал от Баркера лишь расшифрованный текст и не видел самого письма. Норфолка упрекали, что он добровольно ничего не сообщил властям, а было ли ему что сообщать? Не стоит множить примеры, демонстрирующие, что главные доказательства, которые были представлены обвинением, по крайней мере, допускают возможность двоякого толкования и, следовательно, вовсе не являются доказательствами в собственном смысле слова. Добавим лишь, что то же можно сказать и о доводах Ф. Эдвардса! Известный английский историк и экономист начала XIX века Д. Чомерс писал в книге «Жизнь Марии, королевы Шотландии», что Норфолк «признался во многом и отрицал немногое». Но это произошло не сразу. Норфолк на каждой стадии следствия отрицал все, что только можно было отрицать. На последнем этапе он отрицал то в обвинении, что нельзя было подтвердить документами, — содержание его секретных бесед с Ридольфи, и в этом нашел союзника в лице историка-иезуита.