Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

После того как прозвучало окончание этого «произведения», первым вскочил с места и направился к выходу А. Н. Щукин. Вслед за ним то же самое, но словно бы нехотя, сделал председатель комиссии, а после этого - все члены комиссии и начальник полигона. Однако выходу из-за стола мешал плотный ряд стульев между столом и стеной. Поэтому образовалась «пробка», а из-за нее - заминка, которой я воспользовался, чтобы высказать кое-что уходящей комиссии под видом обращения к Трофимчуку:

- Михаил Игнатьевич! Я вижу, что вы колеблетесь: уходить с комиссией или оставаться с нами. Оставайтесь! У них - свои заботы, у нас - свои. Нам еще вкалывать и вкалывать здесь, на полигоне, а разным комиссиям - получать тайком ордена за нашу ишачью работу. Вот и сейчас комиссия спешно уходит - а знаете куда и зачем? Туда, где совсем недавно ее выдающимся членам раздавали ордена за операции К1 и К2. И они уже сверлят дырки в мундирах для новых орденов за КЗ, К4, К5…

На следующий день, здороваясь со мной, Антон Владимирович Герасимов сказал мне:

- Вчера я имел удовольствие узнать, что вы не только большой ученый и конструктор, но и очень веселый человек.

…Операции К были лебединой песней системы «А». Ее списали и демонтировали, передав радиоаппаратуру для использования в учебных лабораториях военных и гражданских вузов, а крупногабаритные антенны радиолокаторов точного наведения и поныне несут мирную службу в науке в качестве радиотелескопов. Один из них - в Туркменской Академии наук - особенно дорог мне как символ нашей дружбы с туркменскими учеными. Два других - в дорогой моему сердце нэньке Украине.

Преждевременным списанием системы «А» была упущена реальная возможность продемонстрировать высокоточное наведение антиспутника на спутниковую мишень и осуществление кинетического поражения этой мишени, продемонстрированного в системе «А». С целью пропаганды этой идеи мне удалось даже эффектно показать работу системы «А» в присутствии В. Н. Челомея и Сергея Хрущева. Но все мои старания в этом плане принимались как подкоп под систему ИС и лишь усиливали у ее сторонников желание поскорее разделаться с системой «А».

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Опять я вижу свору эту

и слышу лай из камыша,

когда пускаем мы ракету

над диким брегом Балхаша

В августе 1961 года Расплетин, Чижов и я подписали согласованный документ о принципах выделения ОКБ-30 из КБ-1 в самостоятельную организацию. Договорились, что после отпусков займемся подготовкой проекта постановления ЦК и Совмина по этому вопросу. Казалось бы, что подведена черта под войной решений партбюро ОКБ-30 и парткома КБ-1. Но, увы, после отпуска Расплетин и Чижов заявили, что ранее согласованный документ они считают ошибочным; выделение ОКБ-30 - это развал КБ-1. Начались новые потоки бумаг в ЦК КПСС от партбюро ОКБ-30 и парткома КБ-1, и после баталий в верхах между сторонниками и противниками самостоятельности ОКБ-30 перед Новым, 1962 годом вышло постановление о выделении из КБ-1 Особого конструкторского бюро № 30 в качестве самостоятельной головной организации по проблематике ПРО.

Весь первый квартал 1962 года ушел на разделительные процедуры, завершившиеся подписанием разделительного акта. Все эти процедуры при поддержке министерства проводились под девизом: «Голым в Африку пущу!» Из исконных производственных площадей КБ-1 ни одного квадратного метра не было выделено новой организации. Занимаемые подразделениями ОКБ-30 помещения.подлежали освобождению в оговоренные разделительным актом сроки, так что с выделением ОКБ-30 КБ-1 получило существенное приращение производственных площадей.

Из территории КБ-1 для ОКБ-30 был выделен на задворках тесный закуток, на площади которого размещался заброшенный прогнивший деревянный барак, числившийся на генплане как «строение № 42», и строительная площадка будущего лабораторно-конструкторского корпуса, куда нам по его готовности предстояло перебраться. Разрешение на строительство этого корпуса мне пришлось пробивать через три постановления ЦК и Совмина: сначала - разрешение на создание подземного (в целях радиомаскировки) стенда для отработки сверхмощных передающих СВЧ-устройств; второй раз - разрешение (в целях удешевления строительства) на создание этого стенда в виде наземного (вместо подземного) сооружения, имея в виду применение радиопоглощающих и экранирующих покрытий для радиомаскировки; третий раз - разрешение на пристройку площадью 5000 квадратных метров к стендовому корпусу.

Главная хитрость здесь заключалась в том, что так называемая «пристройка» была в двадцать раз больше (по площади), чем стендовый корпус, к которому она «пристраивалась». То есть, честно говоря, надо было сразу ставить вопрос о строительстве лабораторно-конструкторского корпуса площадью 5000 квадратных метров и стендового корпуса площадью 250 квадратных метров, но это противоречило бы существовавшему запрету на строительство в Москве производственных объектов. В обход этого запрета приходилось не раз прибегать к аналогичным уловкам по принципу «перекрестить порося в карася».