Секретное досье

Чарли подошел к стереосистеме. Она представляла собой массу всяких устройств и разнообразных составляющих, соединенных между собой петлями провода, лейкопластырем и обломками спичек. Чарли поставил огромный сияющий долгоиграющий диск на тяжелую вертушку и осторожно опустил алмазную головку. Странно, что выбрал он 41-ю симфонию Моцарта, ибо вторая часть вернула меня прямиком в тот вечер, когда я сидел с Адемом, слушая пение славки-черноголовки. Сколько же прошло времени?

После завтрака Чарли уселся с номерами «Энкаунтера», а я включил субботний утренний концерт, уже сожалея о том, что поел: меня здорово тошнило. Я пошел в спальню разгрузить ноги. Мне нужно было подумать. Чарли я сказал столько, сколько ему следовало знать, и в идеале необходимо отсюда уйти. Втягивать личного друга — ничего хорошего, но втягивать человека, работающего в рамках этой же службы, — непростительно.

Так далеко я зашел просто потому, что К.Х. и компания соображали, к чему приложить усилия: ловить меня или упаковывать свои секретные документы и оборудование и быстренько смываться? Но это не означало, что они группа любителей или почему-то собираются оставить меня в покое. Что теперь делать?

На Долби рассчитывать не приходилось, как и на любого, кто с ним работал. Росса в свой список я даже не включил. Я мог пойти к начальнику имперского генерального штаба, но больше не находился в армейской юрисдикции. В любом случае это не подходило, поскольку Долби узнал бы о моем назначении на собеседование, прежде чем на нем высохли бы чернила. Если я назову вымышленное имя, они поищут меня в списке военнообязанных и арестуют, увидев, что такого имени там нет. Если назваться чужим именем? Нет, в военной полиции и среди секретарей Военного министерства слишком много людей, которые знают меня в лицо. В любом случае начальник имперского генерального штаба, вероятно, мне не поверит. Рипли, наверное, единственный, кто в это поверит, подумал я.

Премьер-министр? Я забавлялся этой мыслью тридцать секунд. Что сделает премьер-министр? Ему придется посоветоваться с ближайшим к нему ответственным за безопасность. Кто это был? В данном конкретном случае это был Долби. И даже если не Долби, то кто-то тесно с ним связанный. У единственного выхода из этого лабиринта стоял Долби.

Тогда, возможно, есть лишь один путь — поехать прямо к нему и с ним разобраться в этой путанице. В конце концов, я-то знал, что ни на кого больше не работаю. Должен же быть способ доказать это. С другой стороны, любое правительство в любой стране мира без сожаления уничтожило бы агента, знавшего столько, сколько я, если бы имелись хоть малейшие сомнения в его лояльности. Отчасти это приободрило меня. Что другое, но я еще жив, а убить кого-либо несложно.

Внезапно я вспомнил Барни в грузовике-генераторе. Меня интересовало, правда ли это. Почему-то это до ужаса казалось правдой, но если Барни убили за то, что он предупредил меня, чего заслуживал я? Вероятно, американцы, державшие меня в заключении, были ненастоящими. Но в аутентичности венгров сомневаться не приходилось.

Эти допросы были такими же американскими, как пирог «шу-флай» и кукурузная каша. «Венгры»; каким образом они во все это вписывались? Кто такой К.Х.? Конечно, ему следовало бы держаться в стороне. Это не означало, что он не состоял на жалованье у британского правительства.

Имело ли к этому отношение досье «Аль-Джумхурия», которое я отказался купить у Росса? События, похоже, стали развиваться неблагоприятно для меня вскоре после этого.

Должно быть, я задремал, так и не решив своих проблем. Чарли разбудил меня, принеся чай и печенье, и сказал, что я кричал во сне.

— Я ничего не понял, — поспешно добавил он.

Всю субботу и все воскресенье я ничего не делал. Чарли кормил меня бульоном и стейком, а я слонялся по квартире и жалел себя. Вечером в воскресенье я слушал по радио Алистера Кука, уставившись на лист чистой бумаги, на котором решил набросать план своих действий.

Отъевшись и отдохнув, я чувствовал себя лучше. До Стива Ривза мне по-прежнему было далеко, но я переходил в класс сэра Седрика Хардвика. Бумага, на которой я машинально рисовал, таращилась на меня. Подчеркнутое мной имя Долби. С ним связаны: с одной стороны, Элис, с другой — Росс, потому что если Долби собирается меня распять, никто не поможет ему так охотно, как Росс и военные. Мюррея и Карсуэлла я объединил как две неизвестные величины. Вполне вероятно, что к этому времени Долби упрятал их в какой-нибудь давно забытый пропыленный кабинет в Военном министерстве. Затем Чико с умом четырехлетнего ребенка; в последний раз он разговаривал со мной по телефону из Грэнтема. Джин? Еще один большой вопросительный знак. Она здорово рисковала, чтобы помочь мне на Токве, но долго ли ты будешь рисковать головой в нашем деле? У меня, пожалуй, есть все возможности это выяснить. Как я ни крутил, ответ, похоже, был один: встретиться с Долби. Я решил так и поступить. Но сначала следовало кое-что сделать.