Секретное поручение Сталина

— Это вы путаете. Всё материальное ему было чуждо. Материалисты преимущественно на Западе осели. Морганы, Рокфеллеры, Дюпоны. Вот те — истинные материалисты, владельцы заводов, фабрик и пароходов. А ваш Ульянов никакой собственностью не обладал. Он после смерти материалистом стал. Когда за ним недвижимость закрепили: мавзолей имени его псевдонима. Так что не сбивайте меня: он был идеалистом в высшей степени. «Мы наш, мы новый мир построим» — так вы поёте на своих сборищах?.. Допускаю даже, что построите. Но что это за будущее, в основании которого море слёз и крови?

Знакомая тема! Ягода воодушевился.

— А, так вы, значит, тоже из тех, кто каждую пролитую слезинку нам в укор ставит? — спросил он. — Но если мы, государственные деятели, будем только слёзки всем утирать, то вы все ещё быстрее кровавыми слезами умоетесь и приползёте к нам за указаниями.

— Вам эту мысль тоже Сталин подарил? — прозорливо спросил толстовец и, не дождавшись ответа, высокомерно пробурчал: — Кажется, ещё один Торквемада объявился.

— Не надо нас равнять с испанской инквизицией! — возразил Генрих Григорьевич. — Мы пользуемся ленинской теорией отражения, которую вы, старорежимные интеллигенты, так и не смогли постигнуть.

Изумление старца не проходило.

— Однако позвольте спросить, — приподнял он подпалённые брови. — Откуда у вас этот апломб? Вы такой же заключённый, как и я.

«Опять неосторожно высказался», — осадил себя Ягода и быстренько задал встречный вопрос: — А что вы предлагаете? «Нагорную проповедь» всем поголовно читать? Ха-ха! — скажу я вам, — он опять повторил, не мудрствуя лукаво, высказывание Сталина. Но автора саркастической оценки, разумеется, не выдал. — Ну, предположим, получите вы полную свободу действий. И как будете осуществлять свои замыслы? Силком заставите народ читать эту самую проповедь? Перед завтраком, в обеденный перерыв и отходя ко сну? А потом и принуждать к исполнению? Это что ж получается, господин хороший? Как ни крути, как ни верти, а всё равно — принуждение. Пусть даже и к добру.

— Как вы говорите: принуждение к добру? — профессор наморщил высокий лоб и примолк, уйдя в себя.

А Ягода восторжествовал. Вот, даже толстовца заставил призадуматься. И если б случилось невозможное, оказался тот на свободе, то из непротивленца, может, вышел бы противленец. Но невозможного не случилось. Ночью профессора увели. Напоследок, он сказал: «Прощайте!» — видимо, почувствовал, что в камеру не вернётся. И не вернулся. Наверняка поставили к стенке.

Потом какого-то контрика водворили. Весь измордованный, лицо в кровавых подтёках. Когда синяки и опухоль спали, стало ясно: похож на Сергея Михалкова, детского поэта и автора нового гимна страны, одобренного после принятия Конституции. Неужели в своих куплетах скрытый выпад допустил?.. Нет, оказалось не Михалков вовсе, а комбриг Котов, бывший конник. Но этого пожалели, расстреливать не стали. По-видимому решили, что если завтра война, то пригодится — немцев бить. Здесь только злее станет. А пока в один из лагерей отправили, железную руду для производства пушек добывать.

На пару дней священнослужителя Тихона подселили. Этот, ошеломлённый, происходящим, больше молчал или тряс почтенной бородой: «Что деется, что деется!» Лишь однажды, после допроса, свирепо высказался: «Дождётесь! Мне отмщение и аз воздам». Избитый за строптивость, в изодранной в клочья одежде, не имеющий ни малейшей возможности выбраться отсюда, а гляди-ка… грозит.

— Отец Тихон, — обратился к нему Ягода. — Вы от себя грозите?

— От Бога, — сурово ответил священнослужитель. — Послание Апостола Павла. Письмо одиннадцатое, стих девятнадцатый.

Всякое довелось выслушивать Генриху Григорьевичу. Иногда несли явную антисоветчину, похабные стихи и частушки против вождя. «Его пальцы, как черви, толсты», — артистически декламировал один сиделец, гипнотически раскачивая головой. Бред, конечно. Нормальные у Сталина были пальцы, только слегка желтоватые от табака, Генриху ли не знать. Впечатления накапливались. Задание вождя успешно выполнялось.

Осень. Коган явился с майорскими эмблемами в петлицах. Стремительно в гору шагает товарищ. Хотя б ещё стакан вина предложил — обмыть повышение. Ан нет, наверно, сам всё выдул, неблагодарный. «Где бы ты был без моих признаний?» — подумал Ягода. Меж тем вежливый и старательный Лернер по-прежнему в лейтенантах ходил.

— Товарищ лейтенант, — обратился к нему Генрих Григорьевич на очередном допросе. Лернер не злился на «товарища». Когда были наедине, допускал и такое обращение. — А хочешь список моих преступлений добавить? Тебе в зачёт пойдёт. Старшим лейтенантом станешь.

— А что ещё добавлять? — заинтересовался Лернер. — И так полным полна коробушка.