Армия смотрела на военно-морской флот, как на средство транспорта для сухопутных войск. Она нуждалась в нем только для доставки войск в районы назначения и после высадки их на берег не видела больше необходимости в военно-морском флоте. Более того, армия рассматривала военно-морской флот как потенциального конкурента, могущего оспаривать награбленную добычу, которую она надеялась найти за морем. Большинство армейских офицеров, даже самые высшие из них, занимающиеся разработкой военных планов с рикугунсё, в военном министерстве, никогда не покидали пределов Японии. Они не принадлежали к аристократии, и их империализм не имел философской основы и размаха действительных создателей империй. Они были людьми «низшего сорта», грубыми по отношению к тому, что любили, и жестокими к тому, что не любили. Они являлись выходцами из среднего класса, и их дети в настоящее время заменили древних самураев — профессиональных воинов японского рыцарского прошлого. Это интересное историческое изменение, предвещавшее еще более значительное развитие в будущем, объяснил мне Сато во время одной из наших первых бесед.
— Иностранцы, — говорил он, — обычно думают о японском милитаризме категориями прусской военной системы. Ничто не может быть ошибочнее. Правильно, безусловно, то, что наша армия создана по образцу прусской армии, так же как наш военно-морской флот — по образцу и подобию британского королевского флота. Впервые наша армия обучалась французскими офицерами, но успех действует на японцев, как крепкое опьяняющее вино. И когда мы увидели, что прусская армия между 1860 и 1871 годами завоевала половину Европы, мы решили доверить обучение нашей армии прусским офицерам. Они оказались блестящими инструкторами и сделали из японских крестьян хороших солдат, но они не пересадили на японскую почву прусской военной философии. Япония разработала свою собственную военную философию, такую же запутанную, как и иероглифы, посредством которых она выражена на бумаге.
— Где она выражена на бумаге? — спросил я.
Сато внезапно замолчал и стал смотреть по сторонам, словно сожалея, что произнес эти слова.
— Это всего лишь образное выражение, только слова, — сказал он наконец. — Они не имеют никакого значения.
Он колебался в течение нескольких минут, затем поспешно проговорил:
— Она не была записана на бумаге. Я просто пытался образно выразиться.
Я не настаивал, так как мне было совершенно ясно, что Сато имел в виду определенный документ, спрятанный в каком-нибудь секретном сейфе. Я нащупал один из самых значительных секретов Сато и решил выждать подходящее время. Чтобы не вызвать у него подозрений, я перевел разговор на другую тему. Я попросил его рассказать мне о развитии армейской касты в Японии со времени революции Мейдзи. Он дал мне подробный анализ развития военной иерархии с 1868 года, когда произошла эта революция, по 1922 год. Он также поведал мне о тех силах, которые тайно действовали за сценой. Он умело обрисовал японскую военщину со всеми ее неприятными недостатками.
— Вы должны понять, — заверил я его, — что я здесь в качестве гостя вашей страны и не намерен запускать в руку в секреты Японии.
Сато одобрительно улыбался.
— Но как называется та группа, которая руководит разработкой военных планов? — спросил я.
Явно колеблясь, он откинул голову особенным японским образом, устремил свой взгляд в потолок и выдохнул длинное «са-а-а» — типичное японское междометие, применяемое когда нужно выиграть время для размышления. Затем внезапно воскликнул:
— «Кокурюдан» — Общество черного дракона. Когда он упомянул эти магические слова, все для меня предстало в совершенно другом свете. Еще в 1915 году «Кокурюдан» стоял за японскими экспансионистскими требованиями, предъявленными в виде «Двадцати одного требования»[9]
Китаю. Если бы эти требования были удовлетворены, Япония могла бы осуществлять политический, экономический и военный контроль над всем Китаем. Япония сделала предварительные шаги к практическому осуществлению двадцати одного требования, но под давлением иностранных государств, особенно Соединенных Штатов, ей пришлось отказаться от закрепления своих завоеваний на континенте. Но этот план продолжал оставаться в умах заговорщиков и все еще являлся основой политики японского милитаризма.Теперь я все понял. На основании сведений, полученных от Сато, и некоторых других данных, собранных мною в течение значительного времени, я мог нарисовать достаточно полную картину плана, который в то время разрабатывался в так называемом научно-исследовательском отделе, являющемся своеобразным политическим комитетом японского шовинизма. Тогда план находился еще в ранней стадии своей разработки и представлял собой лишь набросок, он еще не содержал тех многих характерных для него пунктов, которые появились позже. Но даже тогда по обрывкам сведений, которые циркулировали в высших японских кругах, можно было судить о важности плана. Хотя Сато и не являлся членом «Кокурюдан», он мог собрать много сведений, просачивающихся из высших кругов.