Секретные миссии

— Это верно. Но многие ли из наших офицеров и моряков согласятся остаться там больше трех месяцев в году? Большинство из них имеет семью, их жены и дети привыкли жить дома, а не в других странах. Таким образом, проводя три месяца в Гуантанамо, девять месяцев мы теряли бы на безделье. Можете ли вы просить нас об этом?

Я помолчал, дав Ёкояма минуту на размышление, и затем спросил:

— Есть ли еще какие-нибудь причины вашего страха?

Вопрос был задан в полушутливом тоне, но Ёкояма воспринял его серьезно. Он ответил:

— История показывает, что Соединенные Штаты неуклонно распространяют свое влияние все дальше на Запад. Не представляет ли это некоторой опасности для Японии?

— Нет, конечно, нет, — ответил я. — Давайте рассмотрим наше так называемое продвижение на Запад. Наша страна была вовлечена в войну с Испанией; и однажды, проснувшись, мы столкнулись бы с вопросом — как поступить с Филиппинами? Если бы не агрессивная политика Испании, втянувшей нас в войну, мы бы сразу вернули ей Филиппины. Но мы предпочли позаботиться о Филиппинах и помогли им встать на путь самоуправления. И даже в этом случае мы заплатили Испании двадцать миллионов долларов. Дальше идет Гуам. Вы так же, как и я, хорошо знаете, что о нем и говорить не стоит.

Натянутая атмосфера была сломлена взрывом смеха, которым разразился Ёкояма.

— Да, — сказал он, — об этом не стоит говорить.

— Затем мы пришли на Гавайи, — продолжал я. — Мы вступили туда по просьбе гавайского народа. Таким образом, вы видите, что инициатива исходила не от нас[29].

— Все это очень интересно, — сказал Ёкояма с заметным облегчением, — но как лучше передать японскому народу все то, о чем вы мне только что рассказали? Страх японцев имеет под собой реальную почву, и он постоянно подогревается так называемыми патриотами-ораторами и прессой.

— Это надо делать постепенно, — ответил я, — ибо при настоящем образе мыслей японцев поспешность может не дать желаемого результата. Я думаю, что ваши государственные и политические деятели в своем большинстве всё отлично понимают, но убеждать свой народ не желают.

— Не думаете ли вы, — сказал Ёкояма, — что этот вопрос помогут разрешить некоторые видные деятели Японии, приезжающие в Соединенные Штаты на конференцию по разоружению? До начала заседания они встретятся с нашими соответствующими лицами, чтобы обсудить вопросы, волнующие нас с вами. Так не думаете ли вы, что они, вернувшись домой, расскажут японскому народу о своих впечатлениях?

— Например, адмирал Номура? — спросил я.

— Да, адмирал Номура подойдет для этой цели, — сказал Ёкояма с воодушевлением.

— На мой взгляд, было бы замечательно, если бы Номура и другие деятели смогли прибыть к нам для переговоров на эту тему. Они не должны касаться вопросов вооружения, они должны строго придерживаться тех вопросов, которые мы с вами обсуждали. И вести разговоры открыто, не скрывая ничего.

Мой собеседник задумался на несколько секунд, затем повернулся ко мне и сказал с чувством:

— Наш разговор очень интересен и полезен. Мне бы хотелось еще не раз побеседовать в таком духе прежде, чем я вернусь в Японию. Я хочу сделать все зависящее от меня для установления более дружественных отношений между Японией и Соединенными Штатами.

— Это единственный способ достигнуть разрешения вопроса, — сказал я. — Я уверен, что вы заметили, с какими дружественными чувствами встречали вас вчера американцы — мужчины и женщины. Они рады встретиться и побеседовать с вами. Некоторые из них бывали в Японии, некоторые — нет, но у всех у них одно чувство. Вы хорошо знаете, что чувство людей на Западном побережье определяется чисто экономическими проблемами. Мы обращаемся с рабочими так же, как и вы в Японии, но ваше отношение к корейским и китайским рабочим резко отличается от нашего. Таким образом, те из вас, кто понимает стоящую перед Японией проблему и нашел пути к ее разрешению, обязаны не допустить такой постановки вопроса, которая бы вела к разжиганию ненависти между народами наших стран.

Когда мы вернулись в Ньюпорт, я заметил, что настроение Ёкояма изменилось к лучшему: он держал себя дружелюбно, свободно, был весел, и, помимо всего прочего, мне, кажется, удалось убедить его.