Секретные объекты «Вервольфа»

«Снабжение населения Кёнигсберга продуктами питания было неплохое, и люди, в общем, жили лучше, чем раньше по карточкам… В большинстве случаев вместо говядины выдавалась конина. Картофель был почти что в каждом погребе, так как заранее был на основании приказа распределен по погребам…

Населению иногда выдавался дополнительный паек. На Пасху выдали пшеничную муку и сахар и, кроме того, водку… Я впоследствии не встретил ни одного человека, который утверждал бы, что ему пришлось голодать во время осады города. Управление здравоохранения давало слабосильным, желудочным больным и другим подобным гражданам ордера на получение молока, белого хлеба, жиров и т. д.».

— Эмма! Мы уезжаем! Завтра утром! — радостно выпалил Гербах, как только открыл дверь в квартиру.

В полумраке прихожей угадывались очертания книжных стеллажей и узкого шкафа, в котором у Гербаха хранились многочисленные чертежи и бумаги с инженерными расчетами. Дверь в комнату была прикрыта, и только узкая полоска у пола светилась слабым светом. Он торопливо разделся, повесив пальто на вешалку, прошел в комнату.

Жена сидела, как всегда, неподвижно в кресле. Перед ней на круглом обеденном столе стояла керосиновая лампа, тусклым, дрожащим светом освещая большую комнату, и лежали стопка писем сына да два альбома со старыми фотографиями.

— Эмма, опять? — укоризненно проговорил Ганс Гербах. — Прошу тебя, перестань! Его не вернешь. А нам надо жить.

Она посмотрела на мужа долгим потухшим взглядом. Помолчала, затем пошевелила губами, как бы собираясь что-то ответить, но выдавила из себя только тяжелый вздох. Потом, видно, собравшись с силами, сказала:

— А зачем? Зачем жить?

Гербах подошел к жене, положил руки ей на плечи, затем стал осторожно и нежно гладить ее по аккуратно уложенным волосам.

— Эмма, прошу тебя! Не надо! Завтра мы уедем. Уедем в Саксонию, к Крамерам. Они нас примут. А здесь будет кошмар. Поверь мне! Здесь…

— Иоханнес, я не хочу никуда уезжать! Что мы будем делать там, в Саксонии? Здесь у нас дом. Здесь жил наш мальчик.

— Эмма, ты ничего не понимаешь! Здесь будет ад! Я говорю тебе это потому, что я знаю. Сюда придут русские, и мы все погибнем. Я это знаю точно. Наци собираются уйти в подземелья и оттуда воевать с русскими. Это — безумие! Потом, когда война закончится, мы вернемся. Эмма, нам надо уехать!

— Ты знаешь, Иоханнес, вчера заходил профессор Мерц и показал мне русскую листовку, которую они сбросили с самолета. Русские пишут, что дадут нам отпраздновать Пасху, а потом все будет кончено. Это правда?

— Эмма, это сущая правда!

— Иоханнес, Пасха ведь сегодня?

— Да, Эмма.

— Как наш мальчик любил Пасху! Помнишь, Иоханнес, мы прятали крашеные яйца у тебя в кабинете, а он искал их… А помнишь, мы стояли все вместе у витрины кондитерской на Штайндамме, и Эрих смеялся на трех пушистых зайчиков…

Горькая улыбка скользнула по ее лицу.

— Не надо, Эмма. Прошу тебя, собери все необходимое в дорогу, а я схожу к профессору Мерцу и попрошу его приглядеть за квартирой, пока мы будем в отъезде.

— Хорошо, Иоханнес. Пусть будет так, как ты хочешь. Но я слышала, что в Саксонии тоже творится страшное. В Дрездене погибли тысячи беженцев, город в руинах…

— Да, это так, Эмма. И все же…

— Хорошо. Я буду собираться.

Ганс Гербах, успокоившись, что ему все-таки удалось уговорить супругу, вышел на лестничную площадку и постучал в дверь соседа. На ней блестела латунная табличка с надписью «Курт Вальтер Мерц. Доктор, профессор университета, доцент».

«Зачем людям нужно так много титулов, — подумал Ганс Гербах. — Это, скорее, похоже на надпись на кладбищенском памятнике. Не хватает только указать годы жизни». Потом вдруг спохватился. Ему стало даже немного стыдно.