Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

Еще часа через полтора лошадки стали больше раздувать бока, дышать тяжелей. И в этот момент, как по заказу, на взгорке показались дымы, идущие прямо в небо. Через несколько минут въехали в небольшую, домишек на двадцать, деревушку.

Уже возле первого дома, стоявшего на околице, — добротного, из новых, еще светлых бревен — увидали крепкого мужика, густо поросшего бородой. Своей дремучей крепостью, сильными уверенными движениями он напоминал медведя-шатуна, по ошибке среди зимы вылезшего из берлоги. Мужик большой деревянной лопатой чистил возле ворот снег, наметенный с вечера. Ему помогал мальчонка лет восьми, старательно пыхтевший с небольшой лопаткой.

Соколов остановил лошадь, весело сказал:

— Бог в помощь, хозяин!

Мужик ничего не ответил, лишь сердито зыркнул маленькими глазками из-под нависших бровей, оглядел солдат, затем подозрительно долго рассматривал лошадей. Те радостно вдруг заржали и потянулись к нему мягкими в сосульках губами. Мужик осторожно снял сосульки, ладонью похлопал лошадей по мордам.

Соколов с улыбкой продолжал:

— Это какая деревня?

Мужик баском прохрипел:

— Ну, Вешки! Да тебе, солдат, что?

— Что-то ты нынче, гляжу, не в духе.

— А это не твоего ума дело.

— Да нам бы чайку попить, погреться да лошадкам овса задать.

— У меня не постоялый двор.

— А где постоялый двор?

Мужик неопределенно махнул рукой:

— Ну, в Староселье есть.

— А сколько верст до него?

— Не знаю, не мерил.

— А у кого можно остановиться? Мы едем по казенной надобности, деньги нам выданы, не сомневайся. Заплатим хорошо, не обидим.

Соколов, как всякий оторванный от жизни простых людей, плохо разбирался в том, сколько и чего стоит. Он уже хотел сказать, что даст золотой червонец, но в разговор вмешался бывалый Бочкарев. Он подошел к мужику:

— Держи рублевик. Мы люди хорошие, никого не обидим, а напротив: мирно отдохнем, про положение жизни и про войну расскажем. А за выпивку и обед еще денежку добавим.

Мужик взял деньги, долго внимательно рассматривал их, вздохнул и, наконец, засунул куда-то глубоко под дубленый полушубок. После этого сказал:

— Заводи лошадей во двор! — и отправился вынимать большой толстый брус, открывать ворота. Малец и тут бросился помогать деду.

Душевный разговор

Двор был просторным, со множеством хозяйственных построек. Большая конюшня, сарай, амбар, коптильня, поветь, под которой лежало сено, — все было добротно, крепко, на века. На отшибе, саженях в тридцати, на берегу небольшого замерзшего пруда, стояла баня, из трубы которой курился легкий дым.

Гости, взойдя на высокое резное крыльцо с навесом, рукавицами хлопали себя, смахивали снег. Хозяин открыл тяжелую и черную от времени дубовую дверь. Они вошли в длинные сумрачные сени, заставленные кадушками с соленьями, с какими-то рогожами в углу, со старыми зипунами, висевшими на гвоздях, вбитых в стену. В просторной избе было тепло и сухо, пахло свежими хлебами, медом и упревшей пшенной кашей. Чугунная заслонка большой печи гудела и дрожала от жаркого пламени.

В горнице Соколов прежде всего троекратно перекрестился на иконостас, завешенный бархатным застенком с золотыми кружевами, и только потом поздоровался с женщинами, занятыми хозяйством. Одна, лет пятидесяти, с полным круглым лицом, толстыми короткими руками, орудовала возле печи: мешала в горшках, вынимала из печи хлебы, которые распространяли вкусный запах. Это была хозяйка, жена бородатого.

Другая, молодая, худощавая, с черными задумчивыми глазами и красивым лицом, подоткнув в порты домотканую юбку и соблазнительно наклонившись, мыла дощатые полы. При виде гостей она зарделась, торопливо оправила юбку и продолжила дело.

Третья, плотная, краснощекая баба, одетая в яркое цветастое платье, сидела на лавке, пряла пряжу и качала ногой детскую люльку.

Горница была с полатями, с длинным столом, с часами-кукушкой, с живописной картиной «Девятый вал» и с портретом какого-то бородатого купца времен Елизаветы Петровны. У стены стоял большой сундук, застланный пестрым одеялом. На отдельном столике — граммофон. Чисто вымытый пол был застлан домоткаными ковровыми дорожками, на которых катались пушистые рыжие котята.

Хозяин прогудел в нос:

— Нежданный гость лучше жданных двух. Обед подошел?

— Как же не подойти, уже пора! — отвечала хозяйка, молча кланяясь гостям. — И каша упревает…

В простенке между окнами были прибиты рамки с фотографиями. Соколов обратил внимание на одну: летчик лет двадцати пяти, в кожаной куртке с двумя рядами блестящих пуговиц, с лихо закрученными усами, в фуражке с лаковым козырьком, заломленной набок, с погонами старшего унтер-офицера и двумя Георгиями на груди высовывался из кабины аэроплана.

Соколов спросил:

— Этот герой твой сын, хозяин?

Мужик откашлялся, с гордостью произнес: