Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

— Ты не чинись, не вскакивай. Я, к примеру, когда выпью, каждого наскрозь проникаю, потому как у меня глаз острый. И тебя, Кузьмич, как облупленного наблюдаю: прекрасный ты человек-с! Пьем, ик, за твое, Кузьмич, благополучие.

— Пр-ремного благодаррен!

— Нынче упадок во всем заметен. Супротив прежнего, мирного времени обстоятельства политики совершенно переменились. Прежде идешь по улице — кругом песни играют, бабы хороводы водят, дети с горки катаются, на колокольне бьют: все чинно, благонравно. А уж ежели ресторация или дом с фонариками — так там стон стоял, для всякого гуляющего по его капиталу торжество было. Случалось, неделю благословлялись без просыпу. Иной раз поутру трупы раздувшиеся вывозили, потому как праздник, ежели его со всей силой принимать, не всякий организм выдержит.

В этот момент с подносом подкатила Фроська. Она игриво посмотрела на гостя и смело сказала:

— Коли вам не затруднительно, салат отодвиньте, место расчистите…

— А что на подносе такое?

— Поросенок жареный с гречневой кашей.

— Ох ты! И сама хороша, и угощаешь душевно…

— А вот вы, господин пристав, изволили справедливо о раздувшихся трупах выразиться. У нас в Пеструхине коновал есть, очень умный. Так он рассказывал: не всякий организм — лошадиный или человеческий — умеет еду переварить. Про лошадей не помню, а про людей он так выразился: если, к примеру, человек мозгами шевелит много или книжки читает, того за столом так распучит, так разнесет, что глаза выскочат, а сам посреди живота лопнет-с — пф-ф!

Пристав Вязалкин слыл человеком ученым. Он важно покачал головой:

— Подобные случаи медицине известны. Но это чаще в старое время происходило, когда народ был проще. А теперь — тьфу! Слизняки, воры и дезертиры. Ну ты, Кузьмич, молодец, захватил двоих субчиков.

— Троих!

— Разве? А приказывали двоих ловить.

— Примазался жид — третий!

— Поздравляю, Кузьмич, отличился! К награде представлю.

Фроська заботливо суетилась возле пристава:

— Уж как хотите, но пироги скоро поспеют, местечко в организме для них оставьте.

Пристав тяжело выдохнул, икнул, помолчал, выковыривая вилкой из зубов мясо, и сказал:

— Прогуляться сейчас необходимо, перед пирогами-то. Пусть в организме пища осядет, погрузится глубже, к выходу…

Фроська сладко вздохнула:

— Ах, пироги — объедение! Уж сделайте одолжение, протряситесь основательней…

Пристав приказал:

— Пошли на воздух, Кузьмич. Заодно злодеев посмотрим.

Урядник подхватился:

— Ар-рестантов? Ух, шкур-ры!..

Фроську давно подмывало спросить. Теперь она решилась:

— Господин пристав, на деревне слух пущен, будто обходчика Рытова съели вовсе не волки.

Пристав удивился:

— А кто?

— Сказывают, что он на ночь приютил каких-то дезертиров, а они, Господи, прости, с голода набросились и обходчика сожрали. Наголодались, по лесам шастая, да мозгами помутились.

— В нынешнее время и не таких чудес ждать можно! Народ вовсе испортился. Ну да ладно лясы точить, мы быстро вернемся: пирог что женщина — хорош, пока горячий… Ха-ха!

Фроська забеспокоилась:

— Вы, пожалуйста, не задерживайтесь…

Пристав согласно кивнул:

— И то, такую красавицу уважать надо! Потопали, Кузьмич. Воздух для аппетита что рюмка для обеда.

— Пр-равильно, мудр-ро!

Через десять минут они подходили к волостному правлению.

История села Пеструхино

Село Пеструхино некогда стояло на почтовом тракте. Было оно богатым, с церковью, с торговыми лабазами, постоялыми дворами, тремя школами, пятью трактирами, двумя чайными и почти с тысячью жителей.

Крах, как и для многих других сел и деревень, наступил с проведением железной дороги. Ветка ее прошла в стороне от Пеструхина. И теперь жизнь шумная и богатая сама собой исчезла, как исчезают капли дождя после жарких летних дней. Теперь мимо Пеструхина не тряслись пассажиры в колясках, бричках, ландо, фаэтонах, каретах, кабриолетах, дрогах, телегах в Смоленск, Царство Польское и другие западные земли, не оставляли дорожные люди пеструхинцам рубли и червонцы из своих кошельков.

Волостное правление было построено в годы пестру-хинского расцвета: кирпичное здание об одном этаже с полуподвалом. Но то ли строители чего плохо посчитали, то ли за семь десятков лет здание в землю просело, но только полуподвал превратился в подвал. Чтобы из бывшего окошка, полностью оказавшегося в земле, в помещение не струились водяные потоки, его замуровали камнями и замазали портланд-цементом. И теперь уже в подвале получилась прекрасная тюрьма: без окон, зато с единственной дверью, в которой понизу были проделаны круглые отверстия размером в два пальца — для тока воздуха.

Летом здесь даже в самые жаркие дни было так прохладно, что не портилось молоко, а зимой и вовсе царил лютый холод.

Вот в этот тюремный подвал, имевший единственные нары, роль которых исполняла старинная дубовая кровать с резными спинками и не покрытая даже одеялом, спустили наших героев.

Урядник Свистунов хотел своевременно распорядиться о питании для несчастных, но в суматохе собственного застолья забыл об этом пустяке. И вот теперь узники сидели в лютом холоде и неприятном голоде.