Пристав помахал кулаком перед носом урядника и, приблизившись к его уху, что-то прошептал. Свистунов согласно мотнул головой и вылетел наружу — исполнять приказ.
Пристав Вязалкин преданно заглянул в глаза Соколова:
— Не извольте серчать, сейчас время военное. К тому же сообщили о побеге двух солдат, как раз совпадает…
Факторович иронически протянул:
— Ваш урядник, конечно, не умеет считать до трех.
Соколов погрозил пальцем:
— Да, это дело нельзя оставлять.
Пристав решительно махнул рукой:
— Я строго накажу урядника Свистунова!
Соколов, грозно нахмурив брови, рявкнул:
— Правильно! Отправить его на фронт.
Факторович посоветовал:
— Расстрелять его, подлеца!
— Так точно! — машинально ответил пристав. И ласково произнес: — Зачем жаловаться? Лучше извольте с нами поужинать, чем Бог послал. Вы, пожалуйста, тоже, — взглянул на Факторовича. — Лошади, наверное, уже у крыльца.
— Что ж, так и быть, на первый раз прощаю! — заявил Соколов. — Поехали ужинать.
…Тройка понесла тюремных сидельцев на другой конец Пеструхина в дом урядника Свистунова.
Вечернее небо томилось розовым чистым закатом. Северный ледяной ветер приятно трепал усы, жег щеки. Соколов негромко, словно лишь для самого себя, сказал:
— Как прекрасна эта жизнь! Только жаль, что коротка.
Смазливая Фроська
Фроська, как настоящая русская женщина, да к тому же деревенская, отличалась исключительным гостеприимством. Устроить праздничный стол, накормить дорогих гостей — это для нее было, как говаривал Гоголь, праздником сердца. Свистунов, который сообщил хозяйке о скором прибытии гостей, подбрасывал полешки в жарко полыхавшую печь.
Соколова удивила необыкновенная чистота и прибранность избы. Закатное солнце осветило широкий стол под домотканой скатертью, вышитой фантастическими цветами. В красном углу, под иконами, висел цветастый рушник. На полках, что тянулись по стене возле печи, стояло множество жестяных и стеклянных банок, бутылок и аптечных бутылочек. Под полатями ровнехонько были развешаны пучки заячьей капусты, корешки бодяги, иван-чая, зверобоя, наполнявшие воздух летними ароматами.
На столе фыркал паром блестящий медью самовар. Тут же стояли графинчики, соленые грибки, моченые яблоки, соленый арбуз, разделанная селедка с картофелем, квашенная кочаном капуста.
Остановив на Соколове распутно-томный взор, Фроська повертела задом и ласково промурлыкала:
— Садитесь за стол, герои вы наши, безвинно претерпевшие. Дайте своей натуре полную отвагу, скушайте под водочку холодца с чесноком. — Протянула Соколову тарелку. — А вот пирожки с печенкой, а эти с вязигой — с пылу-жару. Потрафите себе, не томите душеньку!
Соколов медленно, с наслаждением выпил водку, закусил пирожком, поклонился хозяйке:
— Как говорят московские купцы, сплошной восторг души! Спасибо вам, Ефросинья Матвеевна. Поварской талант у вас необыкновенный, я даже в Париже таких не встречал. И ни в каких поваренных книгах таких кулинарных секретов не отыскать.
Фроська от счастья аж взомлела, опустила томный взор.
— Чего уж там, я женщина бесхитростная. Книг, слава Господу, отродясь не читала и ни о чем таком в мыслях не содержала. Готовлю, как матушка с бабушкой учили. Извольте, ваше степенство, откушать ветчины с горошком! Или, того лучше, осетрины с хреном. Как съедите, так с восторгом замрете, потому как мы к вам со всем почтением-с…
— Спасибо, красавица!
Пристав пытался вместить в себя пирог, но с огорчением вздохнул:
— Уже ничего не лезет, уф! Дыхание спирает, а пот аж спину пробивает!
Свистунов, пошатываясь, закрутил пружину на граммофоне. Из широкой трубы полился сладкий баритон Михаила Вавича:
Время изменится, горе развеется.
Сердце усталое счастье узнает вновь…
Пристав Вязалкин тоже старательно ухаживал за Соколовым, норовил подлить ему вина. Фроська сбегала на кухню, поставила перед Соколовым жареного поросенка в розовой корочке, сладко улыбнулась:
— Кушайте во славу Божью, коли у вас апектит замечательный.
Пристав, успевший принять солидную порцию горячительного, отстранил Фроську, ласково объяснял Соколову:
— Ваше благородие, мы люди без хитрости, на нас не серчайте. Загляните в наши души, простые мы, каждому человеку рады, даже вот этому, — ткнул пальцем в Факторовича. — Хотя, если разобраться, какой он человек? Так, что-то вроде воробья с перьями. Выпьем за вас, сердечного…
Гулянка длилась до полуночи. Фроська старательно подливала уряднику. Мысль у нее была коварная.
Любовное томление
Урядник Свистунов напился до позеленения в лике, и пристав утащил его спать в дальнюю клетушку.
Пристав Вязалкин надел шинель:
— Я всегда у себя ночую. Спасибо за приятную компанию. Чем могу быть полезен?
Соколов сказал:
— Волков в лесу — пропасть! Хорошо бы нам малость вооружиться, хотя бы одним-двумя охотничьими ружьями.
Пристав поковырял доску пола каблуком сапога, подумал, сказал:
— Ружья-то охотничьи?
— Конечно! Вот из казенных средств, господин Вязалкин, аванс возьмите… И заряды к ним не забудьте, пожалуйста.