Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение

Подняв мокрую голову, с привычным изумлением, с привычной тоской уставился на ужасную по величине снежную гору.

Богатейшая страна Камчатка. И не только горами.

Летом на версту от берегов — вонь. Так много идет рыбы в реках, что лесной зверь брезгует ступать в воду, рыба сама выпирает себя из переполненного русла. А в море богатый зверь — сивуч… А на берегах — олешки… Нигде не жил так спокойно, так сытно Похабин, как на тихой камчатской реке Уйулен, под ужасной снежной горой, закрывшей собой полмира. А все одно — тоска.

Год прошел, как вышли к балаганам нымылана Айги неукротимый маиор Саплин, секретный дьяк Иван Крестинин и простой человек с пищалью в руках Федька Похабин, а трудно было привыкнуть, такой оказался край.

Айга, увидев Крестинина, изумленно вскинул над головой руки:

— Аймаклау!

Изумленно развел руками:

— Брыхтатын!

Такими словами хотел выказать свое большое удивление, даже немного страх. Вот, хотел выказать, пришел к балаганам из падающих снегов истинный брыхтатын — бородатый огненный человек, большой, жилистый, с огненным взором.

И даже не один.

Сразу три огненных человека.

Об огненных людях нымылане только слышали, это дальние нымылане изредка встречали их. Назывались огненные люди — русскими. Айга знал, что приходят они издалека. Наверное, дома у них все плохо, подумал Айга, увидев жилистого Крестинина и его спутников. Вот какой большой, вон какой сильный, вон какой бородатый брыхтатын, а видно, что у них там дома, где они живут, все плохо. Если бы хорошо жили, так далеко не ходили бы. Наверное, жирной оленины у них мало, подумал Айга, потому и идут к нам. И одновременно восхитился:

— Аймаклау!.. Большой!..

Так и стали звать Ивана на тихой реке Уйулен, от дальних ее истоков до дальнего мыса Атвалык. Когда-то называли Пробиркой — за общую тихость и особенную бледность лица, которую пьющий человек может приобрести только в Санкт-Петербурхе, а теперь — Аймаклау!

К Айге с моря поднимались тяжело.

Питались мясом оленя, убившегося на их глазах, — сорвался с берегового обрыва. Дважды видели на берегах осенней реки камчадалов: один раз бабу в мужичьих штанах, в другой раз мужика в хоньбах — тоже как бы в штанах, но пришитых прямо к душегрейке. Бабу хотели схватить, но баба убежала. Хотели схватить мужика, чтобы показал дорогу к людям, и тоже не смогли. Мужик ловко прятался за деревьями, вскрикивал как леший, в руки не давался, и некоторое время даже следовал за их байдарой по берегу. Правда, леса по берегам оказались такими густыми, что мужик в хоньбах отстал.

Байдару сбивало течением, на фоне высоких белых облаков плыли тучи, черные, как вода в омуте. Похабин сказал печально: «Помрем… Зима скоро…» Даже неукротимый маиор поежился: «Зима — подкоп под фортецию чувств… Отеческой аттенцией государя… Надо зимовье ставить…»

— Балаганы, — подсказал Иван.

— Нет, не балаганы, — упрямо возразил маиор. — Зимовье.

Без особого выражения, не усмехнувшись, Иван повторил:

— Говорю, балаганы…

Обернувшись, поняли, о чем говорит Иван. Увидели на берегу широкую травяную поляну, открытую на реку, а на поляне полуземлянку и несколько балаганов. Там же, на берегу, под шестами для вяления больших рыб стояло несколько камчадалов, в основном бабы. Лица круглые, посредственной ширины, а брови густые и широкие. Только у одного камчадала угадывалась борода, совсем узкая, жидкая, в отличие от островных куши, а волос на всех был черный. При первом взгляде чувствовалось, что вообще человеческий волос в этих местах густ, как в лошадиных хвостах, но на головах баб заплетено много косичек. Глядя на огненных людей, возникших на реке, камчадалы испуганно жались в кучку, но за оружие не хватались — только перекрикивались друг с другом с нелепым протяжением в голосах и с разными удивительными телодвижениями.

— Дикующие! — удивился Похабин, и потянулся к пищали.

— Молчи, Похабин, и убери руку с пищали… — негромко предупредил Иван. — Сил у нас нет ссориться с дикующими… Если выстрелишь, некуда будет деться… Нам дружба нужна, Похабин, чтобы не одним зимовать в лесу. Сиди смирно, сделай приятное лицо, и не пугай дикуюших.

Оглаживая бороду, Иван первым, не торопясь, поднялся на берег.