Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение

— Вот, — сказал рыжий Похабин без хвастовства. — Даже печь из камня сложили. С самым прямым дымоходом, но печь. В глину соболиную шерсть мешали для крепости. Правда, нымылан Лула пригрозил: тряхнет бог Кутха землю, все развалится. Не любит, дескать, Кутха, чтобы ставили на Камчатке каменное. Сам-то всю жизнь обходится очагом. — И добавил, странно стрельнув глазом в Ивана: — Крепкая печь… Жалко оставлять будет…

— А чего ж оставлять? — весело ответил Иван, сам незаметно поглядывая в сторону темного тихого балагана Айги. — Жить будем. Еще казенку поставим. Кто не принесет ясак, того в казенку. — А сам опять незаметно глянул в сторону балагана Айги.

Вот Айга — друг.

Айга — друг сердешный.

Всегда встречал на берегу, даже если Иван возвращался ночью. Всегда пугался обещаниям русских совсем уйти. Хитро намекал: если останетесь, прославится род Айги. Известно, русские — сильные, у них огненный бой. Хитро намекал: если останетесь — станете богато жить, поставите новые балаганы, выроете просторные полуземлянки, возьмете переменных жен. Родимцы отовсюду понесут вам подарки. Со всеми вступите в родство. От всякого будете иметь пользу. Намекал: есть, к примеру, родимец Чегага. На вид снулый, как рыба, а не было и нет среди нымыланов такого хорошего лисичника. Пойдет за одной лисой, непременно принесет две. Ну, а скучно станет, хитро намекал Айга, позовем шаманку — у того Чегаги в роду все бабы шаманки. И в бубен умеют бить, и прыгать вокруг костра, и, специальное платье одев, хорошо нашептывают на разные предметы — на рыбьи жаберные сухие крышки или на траву, и тем лечат всякие болезни, отвращают несчастья, предвещают будущее. Будете жить богато, хитро щурил глаза Айга, будете иметь многих переменных жен, думать о будущем.

Усмехаясь, головой одобрительно качая, Иван заглянул в избу, с наслаждением вдохнул запах нежного древесного дыма от недавно протопленной печи. Тронул пальцем стену — совсем чистая, лишь редко, как пот, выступили на бревнах капельки смолы. Зимой, понятно, все закоптится, жирно повиснет под потолком сажа, но пока чисто.

Обернулся к майору.

Удивился, как бледен неукротимый маиор. И глаза блестят необычно. Спросил:

— Давежное вино пили? — а сам прислушивался с удивлением, сам поглядывал незаметно в сторону темных балаганов — это как так? Это почему не слышно сердешного друга Айгу? Раньше Айга всегда встречал Ивана на берегу. Прошлый раз встречал — как раз земля тряслась. Айга тогда сказал: совсем выжил из ума нымыланский бог Кутха, все у него плохо стоит, трясется. Столько наделал гор и долин, оврагов и возвышенностей, а ничего хорошенько не закрепил.

Дивый край.

День назад сам видел на реке странное.

Вдруг булькнуло, с темного дна, не мутя воду, но раздвигая зеленую подводную траву, медленно поднялись серые пузыри. Совсем как нарывы. Достигнув поверхности, пузыри полопались, пошел от них плохой дух. Тоже, наверное, вредничал Кутха, а может, его помощники.

— Хорошая изба, — похвалил Похабина, ждавшего похвалы.

Глянув на маиора Саплина, настороженно застывшего под деревянной сушилкой для рыб, вернулся к костерку, руками оторвал кусок копченой оленины с выставленного Похабиным блюда, а сам опять незаметно глянул в сторону темных балаганов Айги — вот почему не встречает сердешный друг?… Даже усмехнулся: спит Айга… Стареть начал… Подумал, сильно жуя оленину: сойду утром на каменистый островок, где нымыланский бог Кутха свою жену Илькхум таскал за волосы, а Кенилля уже там, прячется в траве… Кто-то страшно закричит на другом берегу — ушиа! ушиа! — Кенилля испугается, прижмется к Ивану… Подумал неодобрительно: вот спит Айга, сильно умаялся. Все лето брал рыбу, вялил кету, горбушу, нерку с маленькой головой. Все лето много трудился ради близкой зимы. Теперь голода не боится, работы не боится, охоты не боится, ничего не боится, кроме чюхоч, потому спит… А чюхоч всегда боится… Не может не бояться. Те чюхчи или коряки приходят — побивают мужчин, отбирают женщин.

Кенилля отберут…

Перекрестил грудь, глянул одобрительно от костра на избу:

— Хорошая изба. Пересидим зиму.

— А зачем сидеть? — спросил неукротимый маиор. — Одну зиму уже пережили, хватит. В полуземлянке, в сырости, в тесноте, при свете лучины, но пережили, спасибо Айге. Сильно помог. Пусть теперь отдохнет Айга, пусть поживет в русской избе.

— Почему Айга?

— А кто еще? — удивился Похабин, но маиор перебил его:

— Уходить надо. Нымылан Лула говорит, что видел в низах реки чюхоч. Опасно сидеть на реке. У нас к пищали, считай, нет зелья.

— А Айга?

— Айге что? — удивился маиор. — Он здесь вырос. Для него, что олень, что чюхча — все из одного ряду. Он голову ломать не будет. Он заберет шишиг и откочует к родимцам.

Иван засмеялся:

— Зачем откочует?

— А почему ж Айге не откочевать?