Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение

Знал, слухи о русских распространились по реке Уйулен очень далеко, может, дошли до дальних рек, может, даже русские казаки в южных камчатских острожках уже прослышали о бородатых, дикующих на реке Уйулен, но впервые услышал такую песнь.

— Похабин теелизик… Чачало чулкил кинигизик…

Получалось: «Если бы служил Похабину… Если бы служил такому рыжему… Носил бы на ногах рыжие чулки…»

Изумился.

— Иван теелезик… Аймаклау киллизин…

Получалось: «Если бы служил Ивану… Если бы служил Аймаклау… Если бы служил такому умному… Все стали бы моими девки…»

Еще сильней изумился. Как так? В ночи, на реке? Кто?

Увидел — вдали мелькнул огонек. Опять удивился: кому подан знак в непроглядной ночной мгле?…

Да нет, подумал, просто огонек. Не знак.

Потом догадался — факел. Лодку медленно несло на ночного рыбака.

Сердце трепыхнулось и стихло: не Айга, к сожалению, ловил рыбу. Ловил ее нымылан Экын — лицо драное. Так и звали: Экын, драный. Известно, медведь на реке Уйулен сер, простодушен, сердится редко. А если все же рассердится и начнет драть человека, то дерет все равно не до конца. Засмеется и уйдет. Так однажды не уберегся и Экын — губы кривые, глаза сбиты в левую сторону, медведь, известно, левша. И веки красные, вывернутые.

Лодки медленно покачивало. Соприкасаясь, они с деревянным стуком толкались бортами, смоляной факел трещал на носу нымыланской лодки. Поднимется из глубины рыба, посмотрит на Экына выпуклыми глупыми глазами и Экын так же на рыбу посмотрит. А понравится рыба — ударит острогой.

Помолчали.

Поглядывая сбитыми налево глазами, странно подмигивая, Экын опять продолжил бесконечную песню. Не смотрел на русского, приглядывался к призрачным ночным безднам, из которых на свет факела всплывала очередная глупая рыба:

— Гнаноеде олосконга ворока… Бине зотес комчул беллон…

— Что значит? — не поняв, удивился Иван. Решил, что они с Экыном достаточно помолчали, достаточно уважили друг друга, поэтому и спросил. Нымылане не любят начинать разговор сразу. Сперва помолчат, потом немного поговорят о глупостях, потом еще помолчат, и только потом заговаривают о деле.

Улавливал, понимал слова:

— Русские уйдут, сильные уйдут… Беда придет, печаль придет… Отправится Экын в лес с печалью…

Не каждое слово понимал, но общий смысл улавливал.

— Русские уйдут, чюхчи придут… Некому защитить нымыланов, никто не защитит нымыланов… Баб уведут, мужчин побьют… Старый Экын отправится в лес с печалью…

— Кыгумаги! Молчи, старик!

Помолчали.

Как во лодочке, во лодочкекрасна девица сидит пригорюнившись…Как во озере, во озерезелена лягушка расквакалась…И чего ты лягушка расквакалась, расквакалась жалобнехонко? Али мне без тебя не тошнехонько?… — Кыгумаги! — с горечью повторил Иван. — Совсем пустая река. — Сдерживал себя, боялся неистовых бесов. Боялся — вот не выдержит, закричит в гневе. Боялся, схватит Экына за грудь, ножом подопрет снизу. Где, страшно закричит, Айга? Торопливо отвечай, закричит, когда прошел по реке нымылан Айга? С кем прошел по реке?

Экын отворачивал в сторону страшное лицо, стеснялся, кивал неторопливо, соглашался — да, совсем пустая река. Только он, Экын, ловит рыбу, только Аймаклау один плывет по реке. Ну, вот еще одиноко поднимается со дна реки совсем глупая рыба. А так, соглашался, пусто на реке. Соглашался, кивая:

— Совсем пустая река.

И вдруг воодушевлялся, начинал разводить руками — дескать, вот он, Экын, правду говорит. Вот рыба в воде, ее не видно. Зверь в лесу, зверя тоже не видно. Птицы спят, только утром вспорхнут на ветки. Совсем пустая река. Только он, одинокий Экын, поет. Объяснил медлительно: у каждого человека на реке Уйулен есть своя песня. Даже у такого одинокого, как он, Экын. По той песне издалека можно узнать — какой человек поет на реке.

— Зверь не спешит. Рыба не спешит. Птица не спешит. Никто не спешит. И ты не спеши, Аймаклау, — все так же медлительно напомнил Экын. — Ты, вижу, спешишь, ты, вижу, идешь в нетерпении. У тебя в глазах нетерпение, Аймаклау, у тебя жилка на шее дрожит, ты готов схватиться за нож. По твоим глазам вижу, Аймаклау, ты давно не спал. Можешь еще не спать, ты сильный. Но это неправильно. А правильно сделать так — сойти вот на берег. Там летний балаган, в нем сухая трава. Ночью надо спать, Аймаклау. Ночью нельзя спешить, ночью нельзя идти в нетерпении. Правильно — сейчас сойти на берег. Ложись, Аймаклау, к тебе сон придет. А завтра снова поплывешь быстро.

Лодки покачивались, деревянно перестукивались бортами. Тихие пучеглазые рыбы поднимались со дна, прислушивались к говорливым людям: один страшный, наказанный медведем, другой вовсе не нымылан — давно такого не видали.

Иван закаменел, пытаясь не крикнуть.

Только кивал иногда. Верно, дескать, Экын. У каждого на реке своя песня.