Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение

— Где взята такая маппа?

— Сам вычертил, — не без гордости ответил Иван.

— Ну? Сам? — не поверил брат Игнатий. — Да неужто ходил в Апонию?

Ивана как обожгло. Схватился рукой за рясу, привлек к себе монаха, невольно почувствовав его силу, дохнул в лицо:

— Откуда знаешь?

— Об чем?

— Об Апонии.

Монах усмехнулся, освобождаясь:

— А где живем, сам подумай? На Камчатке! Здесь самый последний казак слышал об Апонии.

— А с чего взял, что на маппе Апония изображена?

— Так острова же… — смиренно заметил брат Игнатий, отводя в сторону черные, как уголь, глаза. — Я ж вижу, что одни острова изображены на твоей маппе. А Апония, говорят, остров. И лежит за многими островами… — Все же не вытерпел, повторил вопрос: — Неужто, правда, бывал в тех краях?

Иван покачал головой.

— Тогда как мог начертить такое? — не отставал брат Игнатий. — Разве можно придумать то, чего никогда не видел?

Мрачный огонь в черных глазах монаха Ивану не понравился.

— Опомнись! — оборвал монаха. — Я человек государственный, секретный. Тебе, монах, не дозволено пытать меня. И вообще… Может, сам плавал?

— Плавал.

— Где?

— Да в разных местах… — неохотно объяснил брат Игнатий. — На Камчатке… И в море Пенжинском… Церковное добро переправлял на бусе. Умею работать с веслами, ставил паруса, держал руль, знаю компас и румбы… — И не вытерпел, не вытерпел, снова повторил вопрос: — Неужто мы теперь пойдем в сторону Апонии?

— Молчи, дурак! — Иван быстро огляделся, но никто не прислушивался к их разговору.

— Молчу! Молчу! — Брат Игнатий страшно оскалился, как в большой ненависти, даже глаза заледенели, но тут же оттаял, будто согретый изнутри радостью: — Совсем молчу.

— Зачем оказался на Камчатке?

Брат Игнатий загадочно сощурился:

— Даже растения путешествуют. Размножением. Здесь, смотришь, пророс малый корешок, а там отнесло ветром какое зерно в сторону, а там пробились сквозь песок еще какие ростки. Так одно дерево и отдаляется от другого, разрастается, распространяется густой лес, только не рассуждает о том. А живой человек, он способен и к путешествию и к рассуждению. Это угодно Господу. Он позволил человеку ходить далеко и возвращаться обратно, чтобы всем остальным можно было рассказать об увиденном. Известно, что много святых людей внесло свою лепту в дело постижения далеких краев.

— И ты внести хочешь?

Монах переборол себя. Сказал со смирением:

— Как Он позволит.

2

До знака, поданного братом Игнатием, почти три часа несло бусу вдоль долгого берега. Неужели пронесет мимо? — гадали казаки. Неужели отбросит в море, а то разобьет на камнях? Не отходили от бортов. Вот вроде живы, а куда занесло? Выше всех торчала на носу бусы голова монстра бывшего якуцкого статистика дьяка-фантаста Тюньки. Вместо того, чтобы повесить Тюньку, Иван, с согласия господина Чепесюка, забрал Тюньку в море. Монстр работал, как вол, радовался жизни, сильно дивился миру. Лет десять, считай, безвыездно провел в Якуцке. От того радовался и дивился еще сильнее.

Туман.

На зюйд и на вест под туманом лежала одна вода, ничего кроме воды, и на ост тоже одна вода. Неизвестно, как обстояло дело к северу, но и там, наверное, плескалась вода. Везде одно большое волнующееся пространство. Уже думали, что так и будет до самой смерти — только туман и вода. И вдруг — остров.

А на островом гора заснеженная.

А над вершиной горы белое тоненькое кольцо тумана.

Когда бусу поднесло ближе к берегу, белое кольцо вокруг заснеженной вершины обернулось еще одним. Ну, а совсем вблизи повисли над вершиной, похожей на перевернутую воронку, одно в одном, уже три белых кольца. Одно вложено в другое, как разной величины баранки. Брат Игнатий кротко перекрестился:

— Даст Бог, к добру.

А длинный Тюнька отчаянно крикнул с носа:

— Дикующие!..

Сквозь чистый бурей промытый воздух явственно увидели — на верхней террасе, наклонной, а потому открытой к морю, по темной траве перед легкими летними балаганами, дергаясь и шумя, взволнованно двигались две возбужденных толпы. Дикующие высоко подпрыгивали, воинственно шли друг на друга. В руках — луки, сабельки, может, ножи, того и гляди, перебьют друг друга, каждый в большом нетерпении перебирал коротенькими ногами. Правда, криков почти не слышали — накат, буруны, да скоро и течение вынесло бусу, низко сидящую в воде, за высокий мыс. Как специально скрыло бусу от глаз дикующих.

— Война у них? — удивился Иван.

Похабин кивнул согласно:

— Война.

Казаки помолчали, переглядываясь, только монах брат Игнатий смиренно возразил:

— Может, праздник какой? — И положил крестное знамение: — Может, поклоняются каким деревянным болванам?

И подвел итог:

— Грех!

И предложил: