Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение

— Здесь нет нужного дерева, — опять указал монах. — Зато за ближним мысом, который прошли, растет целая рощица. Там вырежем новый руль. А ждать вас будем на той стороне острова.

Иван глянул на господина Чепесюка, но в тусклых глазах чугунного человека ничего не отразилось.

— Похабин, — приказал Иван. — Тоже пойдешь на бусе с монахом.

— Да я… — испугался Похабин.

— Пойдешь на бусе, — твердо повторил Иван. — Рядом с монахом. — И понизил голос, чтобы никто не слышал. — Тебе доверяю. Следи за монахом в три глаза.

— Где ж взять третий?

— Понадобится, найдешь.

На берегу остались семь человек.

Младший брат Агеев — Пров, гренадер Потап Маслов, конечно, господин Чепесюк, без слов давший понять о своем на то согласии, монстр бывший якуцкий статистик дьяк-фантаст Тюнька, и казаки из молодых Щербак и Ухов.

Восьмым остался сам Крестинин.

Казаки послушно оттолкнули бусу от берега.

Рядом с черным монахом стоял на борту хмурый Похабин. Сердился, наверное, что не успел вдоволь почувствовать твердь земли, но все равно некоторая хитрость угадывалась в хмурых глазах, как тогда в Якуцке, когда Иван отправил Похабина в съезжую, чтоб всыпали ему плетей: днем раньше Похабин в пьяном кураже пропил запасные курки к казенной пищали. Узнав, что идет он на порку, Похабин жалостно попросил:

«Пусть Тюнька пойдет со мной».

«Зачем?»

«А как вернусь?… Поротый ходит плохо…»

Иван разрешил.

Поздно вечером рыжий Похабин притащил на себе монстра якуцкого статистика дьяка-фантаста Тюньку. Аккуратно положил на пол. «Как? — удивился Иван. — Тюньку пороли?… — И принюхался: — Пьян Тюнька?…»

«Ага… — бессмысленно лопотал Похабин, тоже крепко выпивший, но не поротый. — Совсем пьян… И пороли фантаста… — Успокаивал: — Да пороть, барин, это лучше, чем головой в петлю… Вот и пороли… А то как?… Казака не бить — шкуру губить, барин… Я Тюньке целую денежку дал… Падок на деньги якуцкий монстр…»

«Денежку? Какую денежку? Почему сам не бит?»

Похабин бессмысленно пожимал плечами:

«Какая разница, барин, кому ложиться под плеть?… Мы с Тюнькой теперь как братья… Тюнька сам захотел… Его тебе все равно вешать… Говорит, не дам тебя пороть, Похабин, ты хороший товарищ, пусть, сказал, меня выпорют… Вот и выпороли… А я, барин, его за то в кабак снес… Устинов к Тюньке со всем уважением… А Тюнька монстр, монстр, он пил лежа на животе…»

«А ты?»

«А я чего?… Там, в кабаке, люди гостиной сотни сидели… Совсем дурной народ, барин. Резались в винт, козыряли в три очка. Ну, и я с ними… С выкупом, с присыпкой, с пересадкой, с гвоздем и с ефиопом, и с треугольником, и по тысячной, и даже по четвертой части копейки… Аж в глазах рябит…»

Крестинин взбесился:

«Руки отрублю!»

«Так чего ж, барин… Я готов… Вот мои руки… — бессмысленно лопотал Похабин, действительно выкладывая на стол руки. — Только потом жалеть будешь… Тебя совесть загрызет… Я ж, барин, только при тебе очеловечиваюсь… А Тюньке что?… Он монстр, он вроде дикующего… Мы, наверное, не поведем его далеко, повесим…» …Пагаяро!

— Прощай, Похабин! — крикнул с берега Тюнька. — Запишу тебя в поминальник!

— Пошел, дурак!

— За умом не гонюсь, счастье было б.

Бусу быстро подхватило течением. Черный монах стоял на носу, как черное изваяние. Что-то тревожное тронуло сердце Ивана. Впервые оставались одни на чужой земле. Провожая бусу взглядом, прижался щекой к живому деревцу. Вот стоит малое, ростом в небольшого человека, ниже Ивана, ниже Тюньки, а лет ему, наверное, двести. Нисколько не меньше. Изверчено ветрами, изрублено песком, как господин Чепесюк саблями, со всех сторон обомшело, ветви вывернуты, как руки пытаемого на дыбе, а стоит, верит во что-то…

— Пушечку-тюфяк надо было оставить, — умно протянул Тюнька.

— Монаху тюфяк нужнее, — возразил кто-то. — Монах подойдет к берегу, шаркнет по дикующим важным зарядом дроби, они и полягут. А то запулит малым ядром по балагану, так даже интереснее. А нам что? На себе ее тащить?

— Тюнька! — нехорошо удивился Иван. — Ты еще здесь? Где дикий стрелок?

— Дак сам сказал, не деться ему никуда.

— А если он со страху умрет в кустах?… Тащи дикующего!.. Пусть посидит у костра, дружить будем. — И ткнул Тюньку кулаком: — Не забывай, что ты самого государя прогневил, Тюнька. Тащи дикующего, чтобы жив был и ничем не огорчен. Ничего ему не сломай, ни одной косточки. Он, может, поведет нас через остров самым коротким путем, может, укажет богатых родимцев. И вот еще что…

— Ну? — вытянулся Тюнька.

— Сильно наслышан о твоем хвастовстве, Тюнька. Наслышан, что с кереками, мол, умеешь болтать на птичьем керекском языке. И с коряками будто, и с камчадалами. Сейчас проверим… Бойся, если соврал!

— Не соврал. Со всеми могу помаленьку.

— А с курильцами?

— А чего ж? Смогу и с курильцами, наверное. Они же общаются с камчадалами, имеют общие слова.

— А с апонцами? — насмешливо спросил Крестинин.

— С апонцами, наверное, не могу.

— А скажи, как ты речь одну от другой отличаешь? Ну, вот, к примеру, одно говорит камчадал, а мохнатый другое… Как отличишь?