Секретный фарватер(изд.1988)

— Тоже неправильно описано, я считаю. Поцеловались на последней странице, расписались, и книге конец. Мне неинтересно так.

— Как же тебе интересно?

— Мне — и моей жене, — солидно добавил он, — интересно прочитать дальше — о супружеской жизни. Как она строится, какой есть положительный опыт. Я бы желал прочесть о людях, которые полюбили друг друга в ранней молодости — как я и моя жена. Любят, понимаешь, очень сильно и много лет. Никакой фальши между ними, ни одного слова лжи. Прошли через всякие испытания, болезни, долгую разлуку и прожили в счастье до самой смерти. Вот это был бы роман!

Он с воодушевлением посмотрел на Александра.

— Писатель не обиделся на тебя?

— Кажется, нет. «Буду стараться, говорит. Самое главное, что я почерпнул на границе, — это то, что вы счастливые. А счастье — несокрушимая сила!» Потом засмеялся. «Я, говорит, если бы сумел, всех вас так описал, что лучшие девушки в стране только за пограничников бы замуж шли». — «А что, и правильно, — заметил мой прожекторист. — Обману не будет, товарищ писатель. Пограничник-то, он — человек верный!»

Александр одобрительно кивнул.

— Погоди-ка, — сказал начальник, видимо решившись. — Чего я тебе покажу сейчас!

Он сбегал в дом и принес фотографию жены.

— Вот она какая у меня, — с гордостью сказал он. — Нравится тебе?

Из ракушечной рамки выглянуло наивное личико с круглыми удивленными глазами. Косы были уложены на голове венчиком. Чем-то напомнило ту девушку, которая любила «перечитывать» Ленинград, «перевертывая его гранитные страницы». Но у той глаза, конечно, были выразительнее, ярче…

— Хорошая, — вежливо сказал Александр, возвращая фотоснимок.

— Да? Снимок, учти, плохой. А в жизни она гораздо лучше. Красавица она у меня! — Он спохватился: — Что же это я о себе да о себе! О нас с женой. А ты как решаешь этот вопрос?

Александр пожал плечами. Получалось неловко. На откровенность полагается отвечать откровенностью.

Но он совершенно не умел говорить на такие темы.

Потом опять вспомнил о девушке из театра. А о ней бы рассказал, если бы полюбил? Нет, вероятно. Это обидело бы ее. А разве он позволил бы себе ее обидеть?

В некоторых девушек, наверно, можно влюбиться, когда они слушают музыку. У соседки было тогда такое хорошее выражение лица, сосредоточенно-нежное, почти молитвенное.

Он только отвернулся на минутку, а она уже была тут как тут, рядом с ним, будто крошечный эльф спорхнул в ложу с люстры, висевшей над залом. А из оркестра в это время звучал аккорд, протяжно-томительный, величавый.

«Это же тема великого города! — удивилась она. — А вы и не знали?..»

— Эх! Заговорил я тебя! — с раскаянием сказал начальник поста. — Вот ты и печальный стал. Пойдем заправимся! Штормовых уток будем доедать.

В позапрошлую ночь был шторм, а в непогоду птицы летят на свет маяка, как ночные бабочки на огонь, и расшибаются о башню. Утром кок подобрал несколько штук и теперь баловал команду.

— Пошли! — Александр встал. — Через час мне на вахту…

Никакого движения на противоположном берегу — ни огонька, ни искорки. Двое в кустах неподвижны. Они разговаривают шепотом.

Точнее — это монолог. Говорит один — отрывисто, будто откусывая концы фраз. Второй лишь подает реплики и внимательно слушает. Он удивлен. У его обычно молчаливого помощника приступ откровенности:

— О! Вы назвали меня генералом от диверсий. Вы мне льстите. Цвишен — вот кого можно назвать генералом от диверсий! Я всего лишь старший фенрих, кандидат на офицерский чин.

Мой возраст, видите ли, был призван уже под конец войны. Мне было восемнадцать лет. Я выразил желание отдать жизнь за фюрера и представил документы об отличном окончании школы плавания. Бывший чемпион Европы Фриц Ягдт считал, что я могу стать пловцом мирового класса.

Командование удовлетворило мое ходатайство. После проверки я был назначен в соединение адмирала Гельмута Гейе. Наша часть находилась на особом положении. Личный состав проводил испытание секретного военно-морского оружия.

На глазах у меня испытывались «Зеехунды», двухместные подводные лодки, а также катера-торпеды. Команда нацеливала катер на вражеский корабль, потом выбрасывалась за борт.

Игра со смертью? Да. Но некоторым удавалось вернуться, особенно если их страховал второй катер, который находился поблизости.

Через полтора месяца я, согласно выраженному мной желанию, попал в отряд боевых пловцов. Мы тренировались днем и ночью. Итальянцы, как вам известно, обогнали нас в этом отношении, и нужно было наверстать упущенное.

Я, ученик Ягдта, по-прежнему шел в числе других. В одно из своих посещений сам Лев — так мы называли адмирала Деница — обратил на меня внимание. Я получил вне очереди звание старшего фенриха, кандидата на офицерский чин.

К сожалению, война быстро приближалась к концу. Силы наших сухопутных войск слабели. Флот был загнан в гавани. Именно поэтому диверсия — уже как средство обороны, а не нападения — выступила на передний план.

Да, совершенно верно. Это сказал Кеннингхэм [48]:

«В отчаянном положении единственный выход — атаковать!» Вот мы и атаковала.