Секретный фарватер

«За спасение людей и катера — спасибо! — будто бы сказал адмирал. — Но аварию тебе, Шубин, простить нельзя! Завтра в десять представишь объяснение причин аварии. Не сумеешь объяснить, отрешу тебя и Павлова от должности и отдам под суд военного трибунала!»

Запасшись папиросами, Шубин и Павлов заперлись в комнате. Дом, куда их поставили на квартиру, находился на окраине рыбацкого поселка, недалеко от гавани.

Через час или полтора в комнате было уже полутемно от табачного дыма. Как сквозь дымовую завесу, прорывались моряки к цели — к разгадке аварии у западного берега Хиума.

Конечно, не так трудно было промямлить какую-нибудь общепринятую формулу покаяния. Начальники, вообще говоря, жалостливы к кающимся.

Но Шубину это как раз было трудно. По-честному, он не мог бы так.

Слишком сильна была его вера в себя, чтобы поступиться ею без борьбы. И эту веру он, как правило, переносил на своих подчиненных. Павлов был надежен, так считал Шубин.

Это не значит, однако, что Шубин не был требователен по службе. Наоборот! Но требовательность и недоверчивость — вещи разные.

Шубин не уставал повторять своим офицерам, что на войне — да и вообще в жизни — очень важна инерция удачи, иначе говоря, неустанно вырабатываемая привычка к счастью. Нельзя допускать необоснованных сомнений в себе, колебаний, самокопаний.

Горький сказал: «Талант — это вера в себя, в свои силы!» Но почему горьковские слова применимы лишь к писателям, а не ко всем людям, к представителям различных профессий, в том числе и военно-морской?

Лет шесть или семь назад учебный корабль, на котором проходили практику курсанты третьего курса, втягивался в устье Северной Двины. Шубин выполнял обязанности вахтенного командира. Рядом, на мостике, стоял профессор Грибов, который был начальником практики.

В данном случае, вероятно, уместно было бы вызвать с берега лоцмана. Но Грибов не сделал этого.

Он приказал передать семафором: «Прошу разрешения лоцмана не брать. На мостике — практикант. Не хочу портить характер будущего офицера!»

И Шубин навсегда запомнил это…

Он отмахнул рукой плававшие над столом клубы дыма, заглянул в лицо Павлову:

— Ну-ну! Не будем падать духом. Будем трезво рассуждать. Если не мы с тобой виноваты, то кто же тогда виноват? Компас?

Да, выбор невелик: либо командир катера, либо компас.

— Кстати, вспомни, мы шли на одном магнитном! Гирокомпас выбыл из строя еще на подходе к притопленному кораблю.

Павлов угнетенно кивнул.

Итак, на подозрении магнитный компас!

Шубину представилось, как Грибов в задумчивости расхаживает взад и вперед у своего столика в аудитории.

«Разберем, — начинает он, — случай с бывшим курсантом нашего училища Шубиным. Будем последовательно исключать одно решение за другим…»

Далее Грибов сказал бы, наверное, о пейзаже.

«На войне, — учил он, — пейзаж перестает существовать сам по себе. Все, что совершается в природе, может влиять на ход событий и должно обязательно приниматься в расчет навигатором».

Но что совершалось в природе перед аварией? Море было штилевое. Из-за туч проглядывала луна.

Если бы компас соврал где-нибудь на Баренцевом море, полагалось бы учесть в догадках северное сияние.

С давних времен сохранилась поморская примета:

«Матка (компас) дурит на пазорях», то есть при северном сиянии. Ведь сполохи на небе подобны зарницам: те возвещают о грозе, эти — о магнитной буре. Порыв магнитной бури, бушующей в высоких слоях атмосферы, невидимое «дуновение» может коснуться стрелки магнитного компаса и отклонить ее, а вслед за нею и корабль от правильного курса.

Но авария произошла не на Баренцевом, а на Балтийском море. Здесь северные сияния редки.

Так что же повлияло на компас?

Робкий стук в окно.

— Кто?

— Боцман беспокоит, товарищ гвардии капитан-лейтенант! Ужинать будете с товарищем гвардии лейтенантом?

— Хочешь есть, Павлов? Нет? И я нет. Спасибо, Фаддеичев, не надо ничего!

— Как же так: и обедали плохо, и ужинать не будете?..

Долгий соболезнующий вздох.

— Англичанину передать, чтобы завтра пришел?

— Да! Завтра. Все завтра!

Слышно, как боцман топчется под окном. Потом тяжелые шаги медленно удаляются.

Через полчаса опять стук, на этот раз в дверь.

— Кто там еще?

— Откройте! Я.

Князев перешагнул через порог и остановился:

— Ух! Накурили как! Что же без света сидите? Вечер на дворе!

Павлов встал и зажег керосиновую лампу под старомодным четырехугольным колпаком. Полосы дыма медленно поползли мимо лампы к открытой форточке.

— Не надумали еще?

— Кружим пока, — неохотно ответил Шубин. — Ходим вокруг да около.

— Вокруг чего?

— Да компаса магнитного. Вокруг чего же еще?

— Ага! Ведь вы при одном магнитном остались. Гирокомпас-то растрясло?

— Вышел из строя, пока нас самолет гонял. То и дело стопорили ход.

Пауза.

— Не сдвинули ли мягкое железо?

— На выходе я определял поправку. Компас был исправен.

— Может, в карманах было что-нибудь, что могло повлиять на девиацию: нож, ключи, цепочка?

Мысленно Шубин и Павлов порылись в карманах. Нет, металлического во время похода не было ничего.

Шубин невесело усмехнулся: