– Мы оба знаем одну девчонку, и я попросил ее сегодня прийти посмотреть матч, – ответил он.
– Ну и чего? – спросил я наивно.
– Ну, она сидит рядом с его женой.
Глава 10
Начало конца
Я не уверен: дело ли в том, что все намеренно пытаются разыграть меня, или в том, что, сойдя с пьедестала, я перестал казаться таким уж пуленепробиваемым, каким был когда-то. Я поднимаю этот вопрос, потому что в последнее время многие люди, включая друзей, членов семьи, коллег по цеху и тех представителей СМИ, с кем я познакомился за время своей карьеры, внезапно стали говорить мне, что, имея тот талант, что у меня есть, я должен был играть на самом высшем уровне и притом куда дольше.
Я ничего не имею против подобных суждений, если они сказаны по делу, но, по крайней мере, постарайтесь критиковать меня тогда, когда это уместно, а не когда я уже ничего не могу поделать, чтобы изменить ситуацию. Я не говорю, что я бы что-то сделал, потому что в глубине души я всегда сомневался в своем желании играть на высоком уровне, под светом софитов, и сомневался с тех пор, как стал футболистом. Всегда было что-то, что тянуло меня. Я не знаю, что именно. По сути, я даже не уверен, была ли это какая-то конкретная вещь. Может быть, все дело в том, что я попросту убедил себя, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на футбол.
Где-то раз в две недели я примерно по часу беседую со своим агентом. Среди моих любимых тем для разговора: если бы ты мог жить в любом месте мира и делать любую работу, что бы ты выбрал? (Виллу на холмах Ибицы, писательство, которым бы я занимался, попивая хорошее вино и закусывая хрустящим хлебом с ветчиной.) Что ждет футбол? (Создание Европейской суперлиги, вне всяких сомнений, вопрос лишь в том, когда ее запустят.) Почему это все еще работает? (После стольких лет общения с ним я до сих пор ни на шаг не приблизился к ответу на этот вопрос.)
В течение разговора мы переходим на более узкоспециальные темы. Как наша страна превратилась в такую помойку? (Благодаря огромному госдолгу.) Какой наилучший путь выхода из кризиса? (Более масштабный экспорт товаров.) Что творится в клубе, который он поддерживает? (Скверный менеджмент, недостаток средств.) Как вышло так, что я был более талантлив, чем все остальные его клиенты вместе взятые, но не сумел выжать из этого максимум?
Вопрос справедливый, но он не делает ответ на него сколько-нибудь проще. Когда что-то заканчивается, человек испытывает горечь разочарования, которое трансформируется в пять различных состояний, что вам подтвердит любой психолог:
Я играл на высшем уровне и получал десятки тысяч фунтов стерлингов в неделю. Один из клубов, на который я работал, сделал меня объектом рекордной трансферной сделки в своей истории. Несколько раз подряд я становился «Игроком года» (сделаю паузу в этом месте, чтобы насладиться аплодисментами). Я брал трофеи и играл против всех больших звезд, которых только способна предложить Премьер-лига. Но когда ситуация принимает серьезный оборот, ничего из перечисленного выше уже не берется в расчет.
Несколько лет назад, на пике своих финансовых возможностей, я обнаружил вдруг, что практически все хорошие вещи в моей жизни, ради которых я трудился, за какую-то ночь почти полностью исчезли стараниями самодовольного тренера, одолеваемого жаждой бахвальства. После одного матча Премьер-лиги у нас появились с ним разногласия – мы обменялись некоторыми репликами, как это бывает во всех раздевалках по всей стране, и обычно такие конфликты разрешаются легко и быстро одним рукопожатием. Но в этом случае все дошло до того, что тренер сделал меня козлом отпущения в глазах всех остальных.
С того самого момента я превратился в изгоя, я был вынужден тренироваться и переодеваться в раздевалке молодежного состава, мне запретили любое общение с прессой, меня даже есть заставляли в одиночестве, чтобы я никак не мог контактировать с первой командой. В тех редких случаях, когда я натыкался где-то на своих партнеров (даже если это была парковка тренировочного центра рано утром), я видел, равно как и ощущал, насколько некомфортно им находиться рядом со мной. Не потому, что я им не нравился; они просто были до дрожи напуганы, что их поймает менеджер или кто-то из его штаба, когда они будут беседовать с игроком, к которому все относятся так, словно он страдает от заразной болезни.
Помимо этого бахвальства сложнее всего было принять то, что игроки, которых я считал своими друзьями – люди, с которыми сидел рядом в командном автобусе годами и ради которых сражался в матчах так, словно от этого зависела моя жизнь, – были так обеспокоены тем, что с ними может случиться то же самое, что закрывали глаза на любые проявления несправедливого отношения, которому подвергся один из их партнеров по команде. Но мне не стоило удивляться. В свой первый же день в качестве профессионального игрока я понял, что в этом деле каждый сам за себя.