Секретный пилигрим

Смайли сначала поинтересовался, как имя парня звучит полностью. Затем спросил дату его рождения. Потом – где он учился и какую имел профессию – картина жуткая. Я представлял, как он спокойно, по-деловому, записывал подробности. Кеннет Брэнэм Хоторн, произнес старый вояка; Брэнэм – это девичья фамилия матери, сэр; он пользовался ею, когда его привлекли за так называемые преступления; родился в Фолкстоне 14 июля 1946 года, сэр, через двенадцать месяцев после моего возвращения с войны. Я не хотел иметь ребенка раньше, хотя жена хотела, сэр; думал, время не наступило. Я хотел, чтобы наш ребенок вырос в мире, сэр, чтобы оба родителя о нем заботились, майор, на что имеет право любое дитя, скажу вам, хотя в жизни далеко не всегда так получается.

Как бы невероятно ни звучала история Кеннета Хоторна, положение Смайли было не из простых. Смайли не из тех, кто может отнять веру у приличного или даже не совсем приличного человека. В Цирке тех дней не имелось того, что называется надежной централизованной картотекой его кадров, а то, что слыло таковой, содержало, как это ни позорно, зачастую умышленно разрозненные данные, ибо соперничающие службы ревниво охраняли свои источники и покушались на источники соседей при каждом удобном случае.

История этого человека так и пестрела нелепостями. Например, одно то, что тайные агенты могли собираться раз в году на ужин, нарушая святая святых секретного ведомства – правило о “пределах необходимой информации”, выглядело гротескно. Но Смайли отдавал себе отчет, что в мире беззакония, которым правят непрофессионалы, случаются вещи и похуже. Ему потребовались вся его изобретательность и весь опыт, чтобы прийти к окончательному выводу: Хоторн не значился ни в каких списках – ни как “бегун”, ни как “топтун”, “охотник за скальпами” или “сигнальщик”, то есть не числился ни под одним из жаргонных названий, которыми эти нечистоплотные оперативники обожали награждать рядовых своей армии.

Проверив внештатников, он принялся за вооруженные силы, службу безопасности, североирландскую полицию – ведь каждое из этих ведомств могло, пожалуй, нанять – пусть на более скромные роли, чем представлял этот парень, – жестокого преступника вроде Кена Хоторна.

Но одно, кажется, не вызывало сомнения: характер его преступлений был просто кошмарным. Трудно вообразить более мрачную картину жестокого, порою зверского поведения. Вновь и вновь просматривая его дело, от детства до отрочества, от исправительной школы до тюрьмы, Смайли не нашел ни одного правонарушения – от мелкой кражи до злостного садизма, – которым погнушался бы Кеннет Брэнэм Хоторн, родившийся в 1946 году в Фолкстоне.

Наконец в конце недели Смайли, видимо, неохотно признался себе в том, в чем другая часть его мозга была, кажется, убеждена с самого начала. Независимо от обстоятельств, Кеннет Хоторн был неисправимым и злобным чудовищем, и смерть от рук своих сокамерников он просто-напросто заслужил. История его жизни написана и завершена, а его байки о героизме, проявленном на службе какой-то несуществующей английской разведке, оказались всего лишь последней главой в его продолжавшемся всю жизнь стремлении затмить славу своего отца.

Была середина зимы. В тот грязно-серый вечер с дождем вперемежку со снегом старый солдат был вынужден тащиться через весь Лондон в обшарпанный кабинет Уайтхолла для беседы. А Уайтхолл при слабом освещении тех дней все еще казался крепостью в состоянии войны, пусть даже его пушки стояли в другом месте. То было по-военному суровое, бессердечное и величественное заведение; здесь говорили негромко, окна были плотно зашторены, редко звучали торопливые шаги, а при встрече глаза отводились в сторону. Не забывайте, что Смайли тоже воевал, хотя и находился в тылу у немцев. Я слышу пыхтенье парафиновой печки, которой Цирк неохотно разрешил пользоваться в дополнение к неисправным министерским радиаторам. Она издавала звук радиоморзянки, передаваемой замерзшей рукой.

Чтобы выслушать заключение майора Ноттингэма, Хоторн пришел не один. Старый солдат привел с собой жену, и я даже могу сказать, как она выглядела, потому что Смайли описал в журнале и ее, а мое воображение дорисовало остальное.

Это была нездоровая на вид, сутулая женщина, одетая в воскресное платье. У нее была брошь в виде эмблемы полка ее супруга. Смайли предложил ей сесть, но она предпочла стоять, опираясь на руку своего мужа. Смайли стоял по другую сторону стола, того же обгоревшего желтого стола, за которым последние месяцы сидел я. Смайли стоял почти по стойке “смирно”, его покатые плечи были непривычно расправлены, а короткие пальцы рук полусогнуты вдоль его брюк в традиционной армейской манере.

Игнорируя миссис Хоторн, он обратился к старому солдату, как мужчина к мужчине:

– Вы понимаете, что мне абсолютно нечего вам сказать, старший сержант?

– Да, сэр.

– Я никогда не слышал о вашем сыне, понимаете? Имя Кеннета Хоторна ничего не значит ни для меня, ни для моих коллег.