Секретный полигон

Когда хозяев разбудили, шторы уже были задернуты, работал ночной светильник. Ужас на крыльях ночи! Они распахнули глаза, уставились, ошеломленные, на склонившихся демонов. Маскировочное облачение ассоциировалось с какими-то обносками лесных бродяг. Лица были вымазаны черным гримом. Крик застрял в горле. Жертв обездвижили, заклеили рты скотчами. Они мычали. Мужчине было слегка за пятьдесят – седовласый, ладно сбитый. Женщина, спящая с ним, была моложе, но внешность имела самую средненькую. Еще и нос был усыпан веснушками. Она была одета в длинную ночнушку до пят. Она квохтала, как несушка, глаза от напряжения вываливались из орбит. Женщину оставили на кровати в распятом виде. Мужчину перетащили в кресло, прикрутили предплечья к подлокотникам. Он пытался подняться вместе с креслом, стонал от натуги. Макович ловкой подсечкой выбил пол из-под ног, мужчина рухнул вместе с креслом.

– А посмотрите-ка, кого я нашел, – объявил Богдан, вытаскивая из соседней комнаты полумертвую от ужаса девчонку лет пятнадцати – в спальных шортах, маечке. В отличие от матери, она была миловидной, с большими глазами. Пышные волосы струились по плечам. Богдан зажимал ей рот ладонью. Держать так было неудобно, он треснул ее по затылку другой рукой. Девочка потеряла сознание, тут же подлетел Карась со скотчем, заклеил рот. Девочку бросили на пол рядом с кроватью, связали ноги, руки. Уже бурлили гормоны. Измученные долгим воздержанием диверсанты дрожали от вожделения, облизывались. Приказа не насиловать они не получали. Им даже намекнули, что это вполне естественно. С воспитательной, разумеется, целью.

– Что, падла, теперь ты понимаешь, что такое не любить нашу родную Украину? – Карась был похож на оскаленного шакала, он с удовольствием щекотал ножичком горло мужчины. Тот делал страшные глаза, мотал головой – мол, не делайте этого, умоляю! Что происходит?! Предоставлять ему последнее слово было нежелательно. Взыграли самые низменные инстинкты, похоть и чувство вседозволенности обуяли диверсантов.

– Шо, братва, не пора ли нам морально разложиться? – плотоядно урчал Скуба. – Ох, горит душа по чему-нибудь доброму и светлому…

Женщин насиловали втроем – Скуба, Карась и примкнувший к ним Макович.

– Не, эту мымру сами дерите, – ухмылялся Тарас. – Я столько не выпью. А кто это у нас тут такой красивый и неразговорчивый? – Он замурлыкал, предвкушая блаженство, рухнул на колени перед миловидной малолеткой. Склонился над ней, провел языком по лицу. Девочка очнулась, замычала от отвращения. А Скуба, глухо улюлюкая, уже стаскивал с нее шортики, порвал на две половинки майку…

Женщины стонали от бессилия, плакали. Их насиловали грубо, с особой жестокостью. Карась оказался не капризным, женщина в годах его вполне устроила. Он швырнул ее на спину, оттянул волосы, работал мощно, при этом ухал, точно филин. А когда заканчивал свои дела, всунул голову женщины в щель между стеной и кроватью. Там она и осталась, когда довольный Карась отвалился, а его «свято место» занял Макович с заранее спущенными штанами. Несчастная уже не дергалась, силы кончились, лежала, безразличная ко всему. Обмяк Степан Шуприч в кресле, по щекам текли слезы. Сладострастно рычал Макович, забивая свой «инструмент» в безжизненное тело. Пыхтящий Карась рвал на куски малолетнюю девочку – у той начинался истерический припадок. Первый сексуальный опыт оказался не таким, как она представляла. Весьма довольный собой, он слез с распростертой на полу девчонки, подмигнул мнущемуся у порога Богдану:

– Будешь?

Тот брезгливо покачал головой:

– После тебя, Карась – что объедки со стола доедать.

– Надо же, какие мы привереды, – хохотнул Карась. – Ну, не хочешь, как хочешь.

Он обнажил нож и провел с нажимом девчонке по горлу. Брызнула струя. Девочка дернулась пару раз – заблестели и выкатились из черепных впадин глаза. Задергался, застонал мужчина, привязанный к креслу. Макович стащил с кровати вторую женщину – ее ноги были в крови, ночнушка задралась. Он перевернул ее ногой и тоже достал нож. Женщина не подавала признаков жизни. Конечности болтались, словно были набиты бисером. Глаза ее были приоткрыты, лицо исковеркала судорога. Кожа покрывалась землистыми пятнами.

– Бледная какая-то, страшная, – поцокал языком Карась.

– А шо ты хочешь? – хихикнул Скуба. – Встала рано, не успела накраситься. – Он всмотрелся. – А она точно живая?

Макович потыкал в нее пальцем. Женщина не реагировала. Она была мертва. Видно, задохнулась, когда ей зажало голову.

– Може, симулирует? – Макович сглотнул.

– Гы-гы, – заржал Карась. – Дыхания нет, трупные пятна… Точно симулирует. Поздравляю, Степан. – Он ощерился шакальей улыбкой. – Ты покойницу трахал. Ну, и как оно, некрофилушка?

Макович бледнел на глазах. Попал, называется. Теперь на всю жизнь прилипнет соответствующее клеймо. Товарищи уже смеялись – негромко, чтобы не выдать себя. Даже капитан Бурковский, выглядывающий из сеней, беззвучно смеялся, хотя глаза при этом оставались холодными. Макович разозлился.